Шырав

Шырав ĕçĕ:

Ҫапах сăмах пирĕн базăра пур.

Ҫапах (тĕпĕ: ҫапах) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Ыттисенчен ухмахах марччӗ, чунӗ таса та ҫутӑччӗ, кантӑк пек; ырӑ кӑмӑллӑччӗ, ачашчӗ, ҫапах — пӗтрӗ!
— А был не глупее других, душа чиста и ясна, как стекло; благороден, нежен, и — пропал!

XI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ыран-и, виҫмине-и, ҫапах та куратпӑр!
Завтра, послезавтра, а все-таки увидимся!

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ҫапах та эпӗ илсе каятӑп сана, хӑвна шанманшӑнах илсе каятӑп…
А все-таки я увезу тебя, именно потому и увезу, что подозреваю…

Ҫапах унӑн сӑнӗ яланах пӗр пек телейлӗ, ҫав телей — тулли, ӑна урӑх ним те кирлӗ мар, апла пулсан ун пек телей питӗ сайра, ытти ӑс-хакӑллӑ ҫынна тивӗҫес те ҫук.
Зато лицо ее постоянно высказывало одно и то же счастье, полное, удовлетворенное и без желаний, следовательно, редкое и при всякой другой натуре невозможное.

Ольгӑн тӗтреллӗ тунсӑхӗпе ыйтӑвӗсем ҫумне урӑхла, инҫетре пулин те, ҫапах уҫӑмлӑ, паллӑ та хӑрушӑ тӗлӗксем шӑппӑн хушӑнчӗҫ…
В туманную грусть и вопросы, посещавшие Ольгу, тихо вселились другие, хотя отдаленные, но ясные, определенные и грозные сны…

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Вӑл ҫӳҫенчӗ, вӑйран кайрӗ, ҫапах ҫав ҫӗнӗ пурнӑҫ ҫине хӑюллӑн тӗпчесе пӑхрӗ, ӑна хӑраса сӑнарӗ, хӑйӗн вӑйне виҫсе пӑхрӗ…
Она содрогалась, изнемогала, но с мужественным любопытством глядела на этот новый образ жизни, озирала его с ужасом и измеряла свои силы…

— Ҫапах та сӑлтавӗ пулма кирлӗ, манра мар, сан тавра та мар пулсан, санра хӑвӑнта пулма кирлӗ.
— Однако ж должна быть причина, если не во мне, не кругом тебя, так в тебе самой.

— Ҫук, ҫук! — хирӗҫлерӗ вӑл юри лӑпкӑ сасӑпа, ҫапах ҫав сасӑра тунсӑх пур пек сисӗнчӗ.
— Нет, нет! — отнекивалась она фальшиво-развязным голосом, в котором, однако, звучала как будто в самом деле скука.

Ҫак халиччен пулман, ҫӗнӗ, ҫапах паллӑ асапсене Штольц пӗлсен, Ольга ун умӗнче мӗнлерех япӑхланнӑ пулӗччӗ!
Как она падет, когда откроются перед ним эти новые, небывалые, но, конечно, известные ему страдания!

Штольц юрату, авлану ыйтӑвӗпе вылямарӗ, укҫашӑн, палла-тӑран пулӑшӑвӗшӗн, ӗҫшӗн вакланма шут тытмарӗ, ҫапах вӑл, турист, негоциант пулнӑскер, килтен тухмасӑр мӗнлерех пурӑнма пултарасси ҫинчен шухӑшлакаларӗ.
Не играя вопросом о любви и браке, не путая в него никаких других расчетов, денег, связей, мест, Штольц, однако ж, задумывался о том, как примирится его внешняя, до сих пор неутомимая деятельность с внутреннею, семейною жизнью, как из туриста, негоцианта он превратится в семейного домоседа?

Ҫапах ҫав ӗмӗт мӗлки ун пуҫӗнчен тухма пӗлмен.
Но очерк этой мечты против воли жил в его памяти.

— Мӗнле-ха ку: ҫутҫанталӑк саккунӗсене пула этем ҫапла пултарулӑхсӑр ҫуралать-и? — шухӑшланӑ Штольц: — е ку хатӗрленментен, вӗренментен килет-и? — Ӑҫта-ха ҫав хӑйӗн илӗртӳне нихҫан ҫухатман, кулӑшла пулман, улшӑнакан, ҫапах та сӳнме пӗлмен кӑмӑл-туртӑм?
— Что же это: врожденная неспособность вследствие законов природы, — говорил он, — или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия, не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся в шутовский наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая?

Ӑна пудра сӗрнӗ, чӗнтӗрлӗ ҫухавиллӗ, ӑссӑр куҫлӑ, аскӑнла кулакан маркизсем курӑннӑ; унтан перӗнсе, ҫакӑнса, пӑвӑнса вилнӗ Вертерсем курӑннӑ; малалла — шанса кайнӑ хӗрсем, ялан юратса йӗрекенскерсем, мӑнастире хупӑннӑскерсем, тилӗрекен ҫулӑмлӑ куҫлӑ, уссиллӗ геройсем, айван та чее Дон-Жуансем, савнийӗсене ӗненмен, ҫапах хӑйсен ключницисемпе пурӑнакан ӑслисем… пурте, пурте курӑннӑ!
Являлись перед ним напудренные маркизы, в кружевах, с мерцающими умом глазами и с развратной улыбкой; потом застрелившиеся, повесившиеся и удавившиеся Вертеры; далее увядшие девы, с вечными слезами любви, с монастырем, и усатые лица недавних героев, с буйным огнем в глазах, наивные и сознательные донжуаны, и умники, трепещущие подозрения в любви и втайне обожающие своих ключниц… все, все!

Андрей хӑйӗн туйӑмӗсене педантла путарса пыман, ирӗклӗн ӗмӗтленме те пултарнӑ, ҫапах ытлашши усӑсӑр ӗмӗтсене парӑнман, ҫав ӗмӗт-туйӑмсене вӑл кайран, хӑйӗн нимӗҫ ӑс-хакӑлӗпе, тӗплӗ сӳтсе явса вывод тунӑ.
Андрей не налагал педантических оков на чувства и даже давал законную свободу, стараясь только не терять «почвы из-под ног», задумчивым мечтам, хотя, отрезвляясь от них, по немецкой своей натуре или по чему-нибудь другому, не мог удержаться от вывода и выносил какую-нибудь жизненную заметку.

Анчах ҫак тӗрлӗ ӗмӗрсенчи сӗтел-пукан, картинӑсем хушшинче никамшӑн та ним тӗшне тӑман, ҫапах Ольгӑпа Штольца телейлӗ сехете, асран кайми саманта аса илтерекен япаласем хушшинче, тем чухлӗ кӗнекесемпе нотӑсем хушшинче вӗсен ӑшӑ пурнӑҫӗ сисӗннӗ, вӗсен ӑсӗпе эстетикӑллӑ туйӑмӗ киленнӗ; йӗри-тавра ӗмӗрхи ҫутҫанталӑк илемӗ йӑлтӑртатнӑ пекех, ҫакӑнта пур ҫӗрте те лӑпланма пӗлмен шухӑш пурри сисӗннӗ, е этем ӑсӗн илемӗ йӑлтӑртатса тӑнӑ.
Но среди этой разновековой мебели, картин, среди не имеющих ни для кого значения, но отмеченных для них обоих счастливым часом, памятной минутой мелочей, в океане книг и нот веяло теплой жизнью, чем-то раздражающим ум и эстетическое чувство; везде присутствовала или недремлющая мысль, или сияла красота человеческого дела, как кругом сияла вечная красота природы.

— Ҫук, Андрей, — терӗ вӑл: — эпӗ юратуран та, кулешӳрен те хӑрамастӑп, ҫапах та сирӗн пата пымастӑп.
— Нет, Андрей, — сказал он, — не любви и не ревности я боюсь, а все-таки к вам не поеду.

VI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ҫапах вӑл ҫак пурнӑҫа юратать: хура куҫҫулӗ юхтарать пулин те, канӑҫа пӗлмест пулин те, вӑл ӑна ӗлӗкхи лӑпкӑ пурнӑҫпа улӑштарас ҫук; ун чухне вӑл Обломова пӗлменччӗ, сиксе вӗрекен, ҫатӑртатса ҫунакан кастрюльсем, ҫатмасем, чӳлмексем таврашӗнче хуҫаланатчӗ, Акулинӑна, дворнике ӗҫ хушатчӗ.
Но она любила эту жизнь: несмотря на всю горечь своих слез и забот, она не променяла бы ее на прежнее, тихое теченье, когда она не знала Обломова, когда с достоинством господствовала среди наполненных, трещавших и шипевших кастрюль, сковород и горшков, повелевала Акулиной, дворником.

V сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Халлӗхе хӑймастӑп… — пӑлханнӑран питне аллисемпе хупласа, ҫапах телейлӗн пӑшӑлтатрӗ Ольга.
— Еще не смею… — шептала она, закрывая лицо руками, в волнении, но счастливая.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ольга ҫӗрелле пӑхрӗ, тутине пӑчӑртарӗ, ҫапах куҫ хӑрпӑкӗсем витӗр ҫутӑ пайӑркисем курӑнчӗҫ, тути кулса ячӗ.
Она потупила глаза и сжала губы, но сквозь веки прорывались наружу лучи, губы удерживали улыбку, но не удержали.

— Ҫапах та ку пулма кирлехчӗ пулас: уншӑн халӗ эпӗ мӗнлерех лӑпкӑ та… мӗнлерех телейлӗ! — киленсе хушса хучӗ вӑл.
— Но, видно, это было неизбежно: зато как я покоен теперь и… как счастлив! — с упоением прибавил он.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика