Шырав

Шырав ĕçĕ:

Ҫапах сăмах пирĕн базăра пур.

Ҫапах (тĕпĕ: ҫапах) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Ҫапах вӑл сирӗнпе туслӑ пулма тивӗҫлӗ-ҫке; эсир ӑна мӗнле хакламаллине пӗлместӗр; мӗншӗн вӑл юратӑва тивӗҫлӗ мар-ха! — хӳтӗлерӗ Ольга.
— Он стоит, однако ж, вашей дружбы; вы не знаете, как ценить его: отчего ж он не стоит любви? — защищала она.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Эпӗ кайӑп, ҫапах тепӗр ҫултан та, тепӗр икӗ ҫултан та туслах юлӑпӑр.
Я уеду, и через год, через два она все будет моя.

Ҫапах куншӑн та тав тӑватӑп, — хушса хучӗ вӑл, йывӑррӑн сывласа: — эпӗ тӗттӗмлӗхрен ҫутта, уҫӑмлӑ йӗр ҫине тухрӑм, хамӑн мӗн тумаллине пӗлетӗп.
Но благодарю и за то, — прибавил он с глубоким вздохом, — я вышел из хаоса, из тьмы и знаю, по крайней мере, что мне делать.

Ҫапах кун пек хӑтланнине Соничка упӑшкипе тата ыттисем каҫарнӑ пулӗччӗҫ, анчах Штольц мар.
Но такой образ поведения мог бы быть оправдан только мужем Сонечки и многими другими, но не Штольцем.

Ҫакна тавҫӑрса илнӗ ирхине Ольга сӑнтан шуралчӗ, кунӗпех пӳлӗмрен тухмарӗ, пӑлханчӗ, хӑйпе хӑй кӗрешрӗ, хӑйӗн халӗ мӗн тумалли ҫинчен, хӑйӗн умӗнче мӗнле тивӗҫ пурри ҫинчен шухӑшларӗ — ҫапах нимӗн те шухӑшласа кӑлараймарӗ.
Она была бледна в то утро, когда открыла это, не выходила целый день, волновалась, боролась с собой, думала, что ей делать теперь, какой долг лежит на ней, — и ничего не придумала.

Ҫакӑн пек чухне вӑл хӑйӗн пулни-иртнишӗн куҫҫуль тӑкать, ҫапах ӑна манаймасть.
Тогда-то она обливала слезами свое прошедшее и не могла смыть.

Ун ҫинчен, сӑмахран, барон е кам та пулин пӗлес пулсан, Ольга именнӗ пулӗччӗ, ӑна лайӑх мар пулнӑ пулӗччӗ, ҫапах та вӑл хальхи пек, Штольц пӗлесрен пӑшӑрханнӑ пек, пӑшӑрханмӗччӗ.
Узнай барон, например, или другой кто-нибудь, она бы, конечно, смутилась, ей было бы неловко, но она не терзалась бы так, как терзается теперь при мысли, что об этом узнает Штольц.

Анчах иккӗшӗ нумайрах тӗл пулнӑҫемӗн вӗсен чунӗсем ҫывӑхлансах пычӗҫ, Штольц та хавхалансах пычӗ: сисмесӗрех вӑл сӑнавҫӑран мӗнпур ӗҫе-хӗле ӑнлантарса параканни, Ольгӑна ертсе пыраканни пулса тӑчӗ, Сисмесӗрех Штольц унӑн ӑс-тӑнӗ, совеҫӗ пулса тӑчӗ, Ольгӑн пӗтӗм пурнӑҫне хӑйӗн пурнӑҫӗпе ҫыхӑнтарчӗ; ҫапах Ольга чӗринчи пӗр вӑрттӑн туйӑм уншӑн паллӑ пулмарӗ, ҫав туйӑма Ольга унран питӗ тӗплӗ пытарса усрарӗ.
Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно, тем роль его становилась оживленнее: из наблюдателя он нечувствительно перешел в роль истолкователя явлений, ее руководителя, Он невидимо стал ее разумом и совестью, и явились новые права, новые тайные узы, опутавшие всю жизнь Ольги, все, кроме одного заветного уголка, который она тщательно прятала от его наблюдения и суда.

Штольц халиччен хӑй пӗлменнине — ҫак куҫа курӑнми чунпа туйӑм кӗрешӗвӗнче вӑй-хал мӗнле иксӗлнине, чӗре юнланмасӑр, ҫапах та сурса ыратмалла мӗнле суранланнине, пурнӑҫ та мӗнле иртсе пынине йӑлт ӑнланса илчӗ.
Он понял, — что было чуждо ему доселе, — как тратятся силы в этих скрытых от глаз борьбах души со страстью, как ложатся на сердце неизлечимые раны без крови, но порождают стоны, как уходит и жизнь.

Ҫапах та унӑн лӑпкӑн юратас килет; ҫав туйӑм малтан, ҫуралнӑ чухне, вӗресе тӑтӑрччӗ — унпа киленмелӗх пултӑр, кайран вара ҫав телей ҫӑлкуҫӗ ӑҫтан тапса тӑнине ӗмӗрех пӗлсе тӑрасчӗ…
Но ему хотелось бы, однако, чтоб чувство потекло по ровной колее, вскипев сначала горячо у источника, чтобы черпнуть и упиться в нем и потом всю жизнь знать, откуда бьет этот ключ счастья…

Ҫапах эсир мана йӑлтах каласа паратӑр, хам унта пулса курнӑ пек туйӑнмаллах каласа паратӑр!
Да вы мне все расскажете и так передадите, что как будто я сама была там».

Вӑл, пурнӑҫа лайӑх пӗлекенскер, Ольгӑн уҫӑмлӑ мар ӑсӗпе кӑмӑлне пӗлме тӑрӑшать, кунсерен унӑн ҫӗнӗрен-ҫӗнӗ енӗсене тупса тӗпчет, ҫапах вӗҫне-хӗрне тухаймасть; Ольга канӑҫа пӗлмесӗр кунсерен ӑс ыйтнине, унӑн чунӗ пӗр лӑпланмасӑр пурнӑҫ тутине пӗлме туртӑннине Штольц тӗлӗнсе те пӑшӑрханса сӑнать.
Он, с огнем опытности в руках, пускался в лабиринт ее ума, характера и каждый день открывал и изучал все новые черты и факты, и все не видел дна, только с удивлением и тревогой следил, как ее ум требует ежедневно насущного хлеба, как душа ее не умолкает, все просит опыта и жизни.

Анчах ун ӑшӗнче мӗн пуррине — турӑ пӗлет; ҫапах вӑл пӗчӗккӗн-пӗчӗккӗнех Штольцшӑн малтанхи тусӗ пек пула пуҫларӗ; анчах халӗ вӑл, Штольц култарсан та, ӗлӗкхилле, ача пек, янӑравлӑ уҫӑ сасӑпа кулмасть, кӑшт ҫеҫ ялкӑшса илет.
Что у ней делалось внутри — Бог ведает, но она мало-помалу становилась для Штольца прежнею приятельницею, хотя уже и не смеялась по-прежнему громким, детским, серебряным смехом, а только улыбалась сдержанной улыбкой, когда смешил ее Штольц.

Ҫапах та вӑл, магазин умне пырса, ҫав дамӑсене чӳрече витӗр сӑнама пуҫларӗ: «Ним те уйӑрса илме ҫук, вӗсем чурече еннелле ҫурӑмпа тӑраҫҫӗ».
Однако ж он подошел к окну этого магазина и разглядывал сквозь стекла дам: «Ничего не разглядишь, они стоят задом к окнам».

Пуринчен те ытларах эпӗ айӑплӑ, унтан Ольга, кайран тин эсӗ, ҫапах та кӑшт ҫеҫ айӑплӑ эсӗ.
Виноват больше всех я, потом она, потом уж ты, и то мало.

II сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Ан кала, ан асӑн! — васкаса пӳлчӗ ӑна Обломов, — Ҫапах эпӗ Ольгӑпа иксӗмӗр хушӑри пысӑк уйрӑмлӑха асӑрхасан, хам ӑна тивӗҫлӗ ҫын маррине чухласан, вӗри чирпе чирлерӗм…
— Не говори, не поминай! — торопливо перебил его Обломов, — я и то вынес горячку, когда увидел, какая бездна лежит между мной и ею, когда убедился, что я не стою ее…

Обломов ҫапах ун чавсине вӗҫертмерӗ, пичӗпе ун ӗнси тӗлне пулчӗ.
Он все держал ее за локти, и лицо его было у ее затылка.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Вут ҫывӑхнерех пынӑҫемӗн ӑшӑран ӑшӑ пулса ҫитет, ҫапах ӑна юратмасӑр тӑма ҫук; Обломов та Агафья Матвеевнӑпа ҫавнашкалах ҫывӑхланса пычӗ.
Он сближался с Агафьей Матвеевной — как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя.

Пшеницына, унӑн пуҫ вӗҫӗнче ҫӗрӗ-ҫӗрӗпе ларса, ирхи шуҫӑмпа ҫеҫ каятчӗ, ҫапах кайран кун пирки асӑнса калаҫмарӗ.
Сидела она у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом не было разговора о том.

Агафья Матвеевна унӑн апат-ҫимӗҫӗ, кӗпе-йӗмӗ, пӳлӗмӗсем пирки мӗншӗн хыпаланса тӑрмашнине Обломов тавҫӑрса илеймерӗ, — кил хуҫи арӑмӗн кӑмӑлӗ ахаль ҫапла пулӗ, терӗ; пӗрремӗш хут курсанах Обломов ҫав кӑмӑла асӑрханӑччӗ: ун чухне Акулина пӳлӗме автан йӑтса кӗчӗ, кил хуҫи арӑмӗ, лешӗ ытлашши вырӑнсӑр хӑтланнинчен именчӗ пулин те, ҫапах ӑна: лавккаҫа ку автанне мар, кӑваккине памалла, тесе калама ӗлкӗрчӗ.
В ее суетливой заботливости о его столе, белье и комнатах он видел только проявление главной черты ее характера, замеченной им еще в первое посещение, когда Акулина внесла внезапно в комнату трепещущего петуха и когда хозяйка, несмотря на то, что смущена была неуместною ревностью кухарки, успела, однако, сказать ей, чтоб она отдала лавочнику не этого, а серого петуха.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика