Шырав

хаджи

Дамянчо Григоров паҫӑртанпах мӗнле те пулин култармалли каласа кӑтартасшӑн хӗрӗнетчӗ, Смион хаджи сӑмахӗн вӗҫӗ ӑна шӑпах юрамалла пек туйӑнчӗ те, тинех пуҫлаҫа ячӗ:
Дамянчо Григоров, с нетерпением ждавший случая рассказать какой-нибудь длинный анекдот, ухватился за последнее слово Хаджи Смиона и начал:

— Чӑн хурахсем иккен, — хушрӗ Смион хаджи те.
— Сущие разбойники, — добавил Хаджи Смион.

Вӑл ҫавӑнтах, Смион хаджи арӑмӗпе тепӗр ҫамрӑк майра енне ӳпӗнсе, тем пӑшӑлтатса кала пуҫларӗ.
И, наклонясь к Хаджи Смионовице и другой молодой женщине, монахиня прошептала им что-то.

— Акӑ сана ят пекки! — тӗртсе илчӗ Ровоама хаджи пике.
— Имя ничего не значит, — заметила госпожа Хаджи Ровоама.

Хаджи Павлин, Юрдан хӑтӑшӗ, ахӑлтатма чарӑнмасӑрах калакпа ҫиет, калакне вӑл Алафрангов Михалаки умӗнчен илнӗ те, лешӗ, ҫапла сӗмсӗрленсе хӑтланнӑшӑн ҫилле хывнӑскер, енчен енне салхуллӑн пӑхкаласа ларать.
Хаджи Павлин, сват Юрдана, тоже хохотал не переставая и ел вилкой, взятой из прибора Михалаки Алафранги, а тот, рассерженный такой неучтивостью, хмуро озирался по сторонам.

Хуҫа кӗрӳшӗ Хаджи Смион, ҫӑварне ӗҫме-ҫиме чыхса тултарнӑ та, пӑвӑна-пӑвӑна кулать.
Хаджи Смион, зять хозяина, набив полный рот едой, давился от смеха.

Вӗсенчен пӗри, Хаджи Ровоама пике, Юрдан йӑмӑкӗ, уксахскер, пит усал элекҫӗ, Гинка май сӑмах ҫаптарса, кунта ҫук ҫынсене тек хӑртса-питлесе ларать.
Одна из них госпожа Хаджи Ровоама, сестра Юрдана, хромая, злая сплетница, вторила тетке Гинке, то и дело отпуская язвительные шутки по адресу отсутствующих.

— Тӗттӗм пулас умӗн вӑл мана хуса ҫитрӗ те, — тухтӑр лӑпкӑнах тӑсрӗ пуҫланӑ сӑмахне, — эп Павӑл хаджи ӳстерекен шӑлан пахчи хӗррипе иртсе пыраттӑм.
— В сумерки, около сада хаджи Павла, меня догнал какой-то молодой человек, — спокойно продолжал доктор свой рассказ.

Ҫав чаплӑ иккуна Иваницӑн мӑн аслашшӗ Арсений хаджи пуп ӳкернӗ пулать имӗш, ӳкерессе те ал пӳрнипе мар иккен, ура пӳрнисемпе ӳкернӗ тесе мухтанса калать Иваница карчӑк.
Бабка Иваница с гордостью рассказывала, что эту замечательную икону писал ее прадед, отец хаджи Арсений, причем — не рукой, а ногой,