Шырав

Шырав ĕçĕ:

Верочка (тĕпĕ: ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Пӗррехинче, кӑнтӑрлахи апат хыҫҫӑн, амӑшӗ: «Верочка, тумлан лайӑхрах.
Однажды, после обеда, мать сказала: — Верочка, одевайся, да получше.

I // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Верочка платьесемшӗн те хавасланчӗ, фермуаршӑн та хавасланчӗ, пуринчен те ытларах вара амӑшӗ юлашкинчен ун валли ботинкӑсем Королевран туянма килӗшнишӗн савӑнчӗ: Толкучий рынокра пушмаксем акӑш-макӑш путсӗр, Королев пушмакӗсем вара урара питӗ лайӑх лараҫҫӗ.
Верочка радовалась платьям, радовалась фермуару, но Польше всего радовалась тому, что мать наконец согласилась покупать ботинки ей у Королева: ведь на Толкучем рынке ботинки такие безобразные, а королевские так удивительно сидят на ноге.

Тепӗр куннех Марья Алексевна хӑйӗн хӗрне саклата хурса каялла илмен фермуар парнелерӗ тата хӗрӗ валли икӗ ҫӗнӗ платье ҫӗлеме хушрӗ, питӗ лайӑх платьесем — материйӗ кӑна — пӗр платьин 40 т., теприн 52 т. тӑнӑ, пӗрмесемпе, хӑюсемпе тата фасонпа шутласан, икӗ платьи 174 т. ларнӑ; Марья Алексевна упӑшкине ҫапла каларӗ ӗнтӗ, Верочка вара платьесем ҫӗлетме укҫа 100 тенкӗрен те каярах тухнине пӗлнӗ, — илессе ун умӗнче илнӗ-ҫке, — анчах 100 тенкӗпе те икӗ питӗ лайӑх платье тума пулать вӗт.
Марья Алексевна на другой же день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших, — одна материя стоила: на одно платье сорок рублей, на другое пятьдесят два рубля, а с оборками да лептами да фасоном оба платья обошлись сто семьдесят четыре рубля, по крайней мере, так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала, что всех денег вышло на них меньше ста рублей, — ведь покупки тоже делались при ней, — но ведь и на сто рублей можно сделать два очень хорошие платья.

Вунултӑ ҫул тултарсан, Верочка фортепьяно калама вӗренме пӑрахрӗ, пансион пӗтерсе, ҫав пансионрах вӗрентме тытӑнчӗ; унтан амӑшӗ ӑна урӑх ҫӗрте те уроксем тупса пачӗ.
Когда Верочке исполнилось шестнадцать лет, она перестала учиться у фортепьянного учителя и в пансионе, а сама стала давать уроки в том же пансионе; потом мать нашла ей и другие уроки.

Капӑр тумланнӑ Верочка амӑшӗпе чиркӗве кайнӑ чухне: «Урӑххине килӗшнӗ пулӗччӗ ку тум, эпӗ вара кирек мӗн тӑхӑнтарсан та, — катемпи, ҫитсӑ кӗпепе те, пурҫӑннипе те. Аван пулмалла ҫав хитре пулсан. Хитре пулаясчӗ ман, питӗ пулас килет!» — тесе шухӑшласа пынӑ.
А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да думает: «К другой шли бы эти наряды, а на меня что ни надень, все цыганка — чучело как в ситцевом платье, так и в шелковом. А хорошо быть хорошенькою. Как бы мне хотелось быть хорошенькою!»

Верочка вунултта пусас умӗн амӑшӗ ун ҫине: «Ҫуса тасат пит-куҫна, цыганӑнни пек вӗт вӑл санӑн! Анчах ҫусан та ярас ҫук, катемпиех ҫав, кама пӑхрӗ-ши!» — тесе кӑшкӑра пуҫланӑ.
Когда Верочке подошел шестнадцатый год, мать стала кричать на нее так: «Отмывай рожу-то, — что она у тебя, как у цыганки! Да не отмоешь, такая чучела уродилась, не знаю в кого».

Вунтӑватта кайсан, Верочка хӑйсен ҫемйи валли кӗпе-йӗмпе тумтир таврашӗ ҫӗленӗ, ҫемйи вӗсен пысӑках пулман.
Когда ей был четырнадцатый год, она обшивала всю семью, впрочем, ведь и семья-то была невелика.

Вуникӗ ҫула ҫитсен, Верочка пансиона ҫӳренӗ, ун патне фортепьяно калама вӗрентекен учитель ҫӳре пуҫланӑ, — ӳсӗр, анчах питӗ ырӑ кӑмӑллӑ нимӗҫ тата питӗ лайӑх учитель, анчах, хӑй ӗҫнине пула, ниме тӑман ҫын.
Когда Верочке было двенадцать лет, она стала ходить в пансион, а к ней стал ходить фортепьянный учитель — пьяный, но очень добрый немец и очень хороший учитель, но, по своему пьянству, очень дешевый.

Верочка вуннӑра чухне, ӑна, амӑшӗпе Толкучий рынока каякан хӗрачана, Гороховӑй урамран Садовӑй урама пӑрӑннӑ ҫӗрте кӗтмен самантра ӗнсе чикки тыттарнӑ: «Чиркӳ ҫине куҫна чаратӑн, ухмах, ҫамку ҫине мӗншӗн хӗрес хумастӑн?
Когда Верочке было десять лет, девочка, шедшая с матерью на Толкучий рынок, получила при повороте из Гороховой в Садовую неожиданный подзатыльник, с замечанием: «Глазеешь на церковь, дура, а лба-то что не перекрестишь?

Ҫакна Верочка хӑй саккӑрта чухне курнӑ, вӑл тӑхӑр ҫул тултарсан, Матрена ӑна ҫак ӗҫ мӗнле ӗҫ пулни ҫинчен ӑнлантарса панӑ.
Это видела Верочка, когда ей было восемь лет, а когда ей было девять лет, Матрена ей растолковала, какой это был случай.

Унтан, пӗр каҫхине, Верочка темиҫе хут та хӑна хӑрушшӑн кӑшкӑра-кӑшкӑра янине, ҫуйхашнине илтнипе вӑрана-вӑрана кайнӑ.
Потом одну ночь Верочку беспрестанно будили страшные вскрикиванья гостьи, и ходьба, и суетня в доме.

Эрне хушши йӗркеллӗ хӑналаннӑ ҫак, ун патне пӗрмаях пӗр статский ҫӳренӗ, вӑл та, хитрескер, Верочкӑна канфетсем панӑ, хитре пуканесем парса тултарнӑ тата икӗ кӗнеке панӑ, иккӗшӗ те ӳкерчӗксемпе; пӗр кӗнекинче лайӑх ӳкерчӗксем — тискер кайӑксем, хуласем; тепӗр кӗнекине Марья Алексевна хӑна кайсанах Верочкӑран туртса илнӗ, ҫапла вара, вӑл ӳкерчӗксене Верочка пурӗ те пӗр хут ҫеҫ, хӑна пур чухне, курса юлнӑ: хӑна хӑй кӑтартнӑ.
Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки — звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость, так что только раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал.

Пӗррехинче, — Вера Павловна ун чухне пӗчӗк пулнӑ-ха: ҫитӗннӗ хӗрӗ умӗнче Марья Алексевна ун пек туман пулӗччӗ, ун чухне мӗншӗн тӑвас мар-ха ӗнтӗ? — пӗчӗк ача ӑнланмасть вӗт! — чӑнах та, Верочка хӑй тӗллӗн ӑнланайми пулӗччӗ те, тавтапуҫ, кухарка питӗ тӗплӗн ӑнлантарса панӑ, кухарка та ӑнлантармӗччӗ ӗнтӗ, мӗншӗн тесен пӗчӗк ачана ун ҫинчен пӗлме кирлӗ мар, анчах еркӗнпе ҫӳренӗшӗн ӑна Марья Алексевна пӗрре питӗ хытӑ хӗненӗ те, чунӗ чӑтайманнипе каласа памалла пулнӑ (тепӗр тесен, Матрена яланах шыҫмак куҫпа ҫӳренӗ, Марья Алексевна аллинчен мар, еркӗн аллинчен, — ку вара лайӑх та, мӗншӗн тесен шыҫмак куҫлӑ кухарка тытма йӳнӗрех-ҫке-ха).
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая: при взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? — ребенок ведь не понимает! — и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле).

— Верочка, мӗн айӑпӗ пур санӑн?
— Верочка, чем же ты виновата?

II. Ухмахла ӗҫе пӗрремӗш хут йӗрлени // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

— Верочка, — терӗ ҫамрӑк ҫын шӑппӑн та хӑюсӑррӑн, — тусӑмҫӑм!..
— Верочка, — тихо и робко сказал он, — друг мой!..

Вӑл ҫамрӑк хӗрарӑма аллинчен тытрӗ: «Верочка!»
Он взял ее руку: — Верочка!

— Верочка, мӗн пулчӗ сана?
— Верочка, что с тобой?

Пӑх-ха, пирӗн Верочка мӗнле сывӑ! — тет.
Смотри, какая наша Верочка здоровенькая!

XXIX. Александровски участок // Александр Ярлыкин. Валентин Катаев. Пӗччен парус шуррӑн курӑнать. Александр Ярлыкин куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949

Чи малтан, иртнӗ ҫулта вӑл ашшӗ юлташӗ патӗнче, ёлкӑра паллашнӑ Верочка ятлӑ хура куҫлӑ пӗчӗк хӗре юратнӑ.
Во-первых, он любил ту маленькую черненькую девочку — кажется, Верочку, — с которой познакомился в прошлом году на елке у одного папиного сослуживца.

XXIV. Юрату // Александр Ярлыкин. Валентин Катаев. Пӗччен парус шуррӑн курӑнать. Александр Ярлыкин куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1949

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика