Шырав

Верочка

Ҫавӑнпа халтан кайрӑм та, йывӑр пурнӑҫ ман, Верочка.
Я и ослабела, а тяжелая моя жизнь, Верочка.

Эсӗ те, Верочка, кӑмӑла хуҫрӑн манне, — питӗ кӳрентертӗн!
Да и ты меня расстроила, Верочка, очень огорчила!

Хевтесем пӗтрӗҫ ӗнтӗ, Верочка!
А слаба я стала, Верочка!

— Вӑт, Верочка, эсӗ мана тав турӑн.
— Вот, Верочка, ты меня поблагодарила.

Верочка амӑшӗ ҫине пӑхса илчӗ.
Верочка с недоумением посмотрела на мать.

Ларатӑп та: епле чей ӗҫмесӗрех ҫывӑрма выртрӗ-ха ку Верочка! тесе шухӑшлатӑп.
Сижу, да и думаю: как же это Верочка легла спать без чаю?

— Ӗҫ, Верочка!
— Кушай, Верочка!

Верочка хывӑнса платьине пуҫтарса хунӑ-хуманах, — ӑна пуҫтарса, чӑнах та, вӑхӑт нумай иртрӗ, мӗншӗн тесен Верочка пӗрмаях шухӑша кайса ларчӗ: суллине хыврӗ те нумайччен аллинче тытса ларчӗ, хӑлха алкине кӑларса илчӗ — вӑл каллех манса кайрӗ, вара хӑй ҫав тери ывӑннине, хӑй тӗкӗр умӗнче тӑма та пултарайманнине, хӑй пӳлӗмне ҫитнӗ-ҫитменех халтан кайнипе пукан ҫине тӗшӗрӗлсе аннине, хӑвӑртрах хывӑнса выртма кирлине аса иличчен вӑхӑт нумай иртрӗ, — Верочка вырӑн ҫине выртнӑ-выртманах пӳлӗме поднос йӑтнӑ Марья Алексевна кӗчӗ, поднос ҫинче ашшӗн пысӑк курки ларать, тата сухарисем выртаҫҫӗ.
Едва Верочка разделась и убрала платье, — впрочем, на это ушло много времени, потому что она все задумывалась: сняла браслет и долго сидела с ним в руке, вынула серьгу — и опять забылась, и много времени прошло, пока она вспомнила, что ведь она страшно устала, что ведь она даже не могла стоять перед зеркалом, а опустилась в изнеможении на стул, как добрела до своей комнаты, что надобно же поскорее раздеться и лечь, — едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка и лежала целая груда сухарей.

— «Верочка, сана ырӑ тӗлӗк курса ҫывӑрма сунатӑп. Пуҫна пӗк-ха!» —
— Хочу тебя благословить на сон грядущий, Верочка. Нагни головку! —

Верочка, чей ӗҫес килмест, тесе тӳрех хӑйӗн пӳлӗмне кайрӗ, — Марья Алексевна ачаш сасӑпа: «Верочка, кил-ха ман пата!» — терӗ, епле йывӑр, епле йывӑр пулчӗ-ши ӑна ҫапла каламашкӑн.
И опять, чего ей стоило, когда Верочка пошла прямо в свою комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, — чего стоило Марье Алексевне ласковым голосом сказать: — Верочка, подойди ко мне!

— Верочка, пур чухне те аннӳ сӑмахне итле.
— Верочка, слушайся во всем матери.

Верочка, тав тусамччӗ, итле-ха аннӳ сӑмахне, хӑвах курӑн хӑвшӑн усӑллине.
Верочка, отблагодари, будь послушна, сама увидишь, что к твоей пользе.

— Верочка, эсӗ мана ан ҫиллен.
— Верочка, ты на меня не сердись.

Верочка чӗнмерӗ.
Верочка молчала.

— Иртет вӑл, Верочка, — терӗ Марья Алексевна ҫирӗппӗн, сумлӑн, — коридор тӑрӑх Михайло Иванычпа ҫӳрекеле те, пуҫ ыратни иртет.
— Это пройдет, Верочка, — строго, но чинно сказала Марья Алексевна, — походи по коридору с Михаилом Иванычем, и пройдет голова.

Верочка ура ҫине тӑчӗ.
Верочка встала.

Каччӑпа хӗр, мӗнле, ҫураҫас тени мӗнле пулать тата французла?» — Верочка каларӗ.
А как жених с невестою, а венчаться как по-французски? — Верочка сказала.

Туй французла — марьяж пулать-и, Верочка?
А свадьба-то по-французски — марьяж, что ли, Верочка?

Анчах мӗн-ха, ҫураҫасса час ҫураҫать-ши? — «Верочка, эсӗ пӗрре те пархатарлӑ ҫын мар, тем каласан та, пархатарлӑ ҫын мар, — тет Марья Алексевна хӗрне пӑшӑлтатса, — мӗн сӑмсуна пӑратӑн вӗсенчен?
Но только что же, сватать-то скоро ли будет? — Верочка, ты неблагодарная, как есть неблагодарная, — шепчет Марья Алексевна дочери, — что рыло-то воротишь от них?