Шырав

Шырав ĕçĕ:

ҫавӑн (тĕпĕ: ҫав) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Сирӗн Гремячире те ҫавӑн пек группа туса хумалла…
Надо такую же группу сколотить и у вас в Гремячем…

3-мӗш сыпӑк // Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши. Михаил Шолохов. Уҫнӑ ҫерем: роман. Пӗрремӗш кӗнеке. Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1959

Вӗсен ҫавӑн йышши комисси пурччӗ, офицер пулнисене тӗрӗслесе фильтраци тӑваканни…
Такая у них комиссия была, фильтрационная, по проверке бывших офицеров…

Мӗн чухлӗ пултаратӑн, ҫавӑн чухлӗ ак, тетчӗ!
Сей как ни мога больше!

Хуторта Яков Лукича пысӑк ӑслӑ, тилӗ пек чее хӑтланакан тата ҫавӑн пекех асӑрханса пурӑнакан ҫын тесе шутлаҫҫӗ, анчах ҫапах та вӑл акӑ, хуторсем тӑрӑх хаяррӑн ҫулӑмланса ҫӗкленнӗ кӗрешӳрен аякра тӑрса юлма пултараймарӗ, ҫав кӗрешӳ ӑна пӗтӗрӗнсе тӑракан авӑр пекех событисем ӑшне ҫавӑрттарса туртса кӗчӗ.
Считался Яков Лукич в хуторе человеком большого ума, лисьей повадки и осторожности, а вот не удержался в стороне от яростно всполыхавшей по хуторам борьбы, коловертью втянуло его в события.

Анчах тӗп багажӗ Ленинградран илсе тухнӑ пурлӑхӗ — отверткӑсем, плоскогубцӑсем, рашпиль, крейцмессель, кронциркуль, шведски ҫӑраҫҫи тата ытти ҫавӑн йышши кӗтӗр-катӑр инструментсем.
Но основной багаж его это — отвертки, плоскогубцы, рашпиль, крейцмейсель, кронциркуль, шведский ключ и прочий немудрый инструмент, принадлежащий ему и захваченный из Ленинграда.

2-мӗш сыпӑк // Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши. Михаил Шолохов. Уҫнӑ ҫерем: роман. Пӗрремӗш кӗнеке. Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1959

Ытах та ҫавӑн пек мера кирлех пулсан, тата вӑл вӑхӑтлӑ пулнӑ пулсан, крайком пире тӳрех: «Кулака пӗтермелле!..» тесе приказ панӑ пулӗччӗ.
Если бы необходима и своевременна была такая мера, крайком прямо приказал бы нам: «Уничтожить кулака!..»

Сайра хутран вӗсен хушшинчен хӗвел урисем чалӑшшӑн ӳкеҫҫӗ, ҫуллахи пекех кӑн-кӑвак тӳпе татӑкӗ курӑнса каять, ҫавӑн пек чухне вара кантӑкран курӑнса выртакан Дон шывӗн кукри, ун хыҫӗнчи вӑрман, инҫетри сӑрт урлӑ каҫакан ҫул тата питӗ пӗчӗк ҫил арманӗ курӑнать, — ҫавсем пурте чуна хумхантаракан черченкӗ ӳкерчӗк евӗр туйӑнаҫҫӗ.
Изредка в просвет косо ниспадали солнечные лучи, вспыхивал — по-летнему синий — клочок неба, и тогда видневшийся из окна изгиб Дона, лес за ним и дальний перевал с крохотным ветряком на горизонте обретали волнующую мягкость рисунка.

— Нихӑҫан та ман умра начальниксем ҫинчен ҫавӑн пек ан калаҫнӑ пултӑр.
— И прошу вас никогда так не выражаться в моем присутствии о начальниках.

Хупӑлчари этем // Иван Мучи. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 100–125 стр.

— Эсӗ манпа ҫавӑн пек сасӑпа калаҫан пулсан, малалла калама халӑм ҫук, — текеленӗ вӑл.
— Если вы говорите со мной таким тоном, то я не могу продолжать, — сказал он.

Хупӑлчари этем // Иван Мучи. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 100–125 стр.

— Ун калушӗпе зонтикне ҫавӑн чухне ӗнтӗ туртса илмеллеччӗ, — хушса хучӗ Иван Иваныч.
— Вот тут бы и отобрать у него калоши и зонтик, — проговорил Иван Иваныч.

Хупӑлчари этем // Иван Мучи. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 100–125 стр.

Постановленисене пӑхӑнас килмен ҫавӑн йышши господасене асӑрхама та вӑхӑт ӗнтӗ!
Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям!

Хамелеон // Федор Меценатов. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 89–94 стр.

Кун пекки, ваше благороди, ҫавӑн йышши чӗрчунран тӳсесси законра та ҫук.
Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть…

Хамелеон // Федор Меценатов. Антон Чехов. Калавсем. Чӑвашгосиздат, 1940. — 89–94 стр.

Малтан ун кӗлетки пулса тӑрать, унтан вара, ҫавӑн хыҫҫӑнах, ӑна чун кӗрет, унӑн сарлака та тӗксӗм сӑн-пичӗ пулса тӑрать, вара ҫӗршер пушӑ куҫ пӗр куҫ пулса, пӗр куҫпа пӑхнӑ пек пӑхаҫҫӗ; темскере кӗтнӗн, шанмасӑртарах пӑхать ҫав куҫ, хӑй мӗн шыранине хӑй те ӑнланмасть, вӑл темскере, инстинкт шикленсе систернине шырать пулас.
Сложилось тело, и тотчас быстро возникает дух, образуется широкое тусклое лицо, и сотни пустых глаз принимают единое выражение, смотрят одним взглядом - подозрительно ожидающим взглядом, который бессознательно ищет нечто, о чем пугливо доносит инстинкт.

«Мов» // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 684–692 стр.

Ун сӑмахӗ ҫывӑрттарса ямалла кичем, вӑл хӑй те проповедниксем хӑйне калама хушнӑ пек, шӑп та шай ҫавӑн пек пурӑнма кирлине ӗненмест пулмалла.
Говорит он однотонно, скучно и, должно быть, сам не верит, что нужно жить именно так, как ему велели проповедовать.

Кичемлӗх патшалӑхӗ // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 671–683 стр.

Иккӗшӗ те ҫавӑн пек, ҫуралнӑранпах.
Обе такие, сроду.

Инкер-синкер // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 191–208 стр.

Тумланасса вара вӑл хӑйне тата илемлетсе ямалла тумланатчӗ, лайӑх кӗленчерен тунӑ стаканри эрех ҫапла илемлӗ курӑнать: кӗленче мӗн чухлӗ витӗр таса — эрехе те вӑл ҫавӑн чухлех таса кӑтартать, тӗс вӑл, хитре юрӑ кӗвви сӑмаха ҫӗкленӗ пекех, яланах эрехӗн шӑршипе тутине тата ырӑрах тӑвать, эпир ӑна чунӑмӑра кӑштах та пулин хӗвелӗн юнне парас тесе ӗҫетпӗр.
Она умела одеться так, что ее красота выигрывала, как доброе вино в стакане хорошего стекла: чем прозрачнее стекло — тем лучше оно показывает душу вина, цвет всегда дополняет запах и вкус, доигрывая до конца ту красную песню без слов, которую мы пьем для того, чтоб дать душе немножко крови солнца.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Хаваслӑ хӗрарӑмӑн сӑн-пичӗ ҫавӑн чухне ӗнтӗ малтанхи хут тӗксӗмленсе илчӗ, каҫхине вара тусӗсене вӑл ҫапла каланӑ:
И тогда впервые на лице веселой женщины люди увидали тень грусти, а вечером она сказала подругам:

— Аттем ҫинчен хам мӗнле туятӑп, ҫавӑн пек каласа параймарӑм пулӗ тесе шухӑшлатӑп, аллӑ ҫул хушши хам чӗрере тытса усранине каласа пама йӑлтах урӑхла сӑмахсем кирлӗ, тен вӑл юрра та тивӗҫлӗ-и, анчах — эпир ахаль ҫынсем, пулӑсем пек, кӑмӑл туртнӑ пек илемлӗ каласа пама пӗлместпӗр!
— Я думаю, что не сумел рассказать про отца так, как чувствую, и то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может быть, песни, но — мы люди простые, как рыбы, и не умеем говорить так красиво, как хотелось бы!

— Ҫынсем ҫине пӑхатӑн-пӑхатӑн та, синьор, ҫакна чухлатӑн: мӗне те пулин асра тытни ӑнланнипе пӗрех вӑл, мӗн чухлӗ нумайрах ӑнланатӑп, ҫавӑн чухлӗ ытларах лайӑххине куратӑп, — ку чӑнах та ҫапла, ӗненӗр!
— Приглядевшись к людям, я знаю, синьор, помнить — это всё равно, что понимать, а чем больше понимаешь, тем более видишь хорошего, — уж это так, поверьте!

Эпӗ хӑраса ӳкрӗм, тинӗс ҫавӑн пек урса кайнине малтанхи хут курнӑскер, унпа кӗрешме халӑм ҫитес ҫуккине туйрӑм.
Мне было страшно, я первый раз видел море таким бешеным и чувствовал себя столь бессильным в нем.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика