Шырав

Шырав ĕçĕ:

ӑнланнӑ (тĕпĕ: ӑнлан) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ҫакна Nikolas куҫ хупса иличчен ӑнланнӑ та сӑмсине туртса илнӗ — тӗрӗс калать вӑл, тенӗ ӗнтӗ.
Все это постиг Nicolas в одно мгновение ока и сделал помавание носом, что, дескать, он основательно рассуждает.

VIII // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Кирсановӑн урӑхла пулнӑ: нимӗҫле вӑл, Лопухов французла вӗреннӗ пекех, тӗрлӗ кӗнекесем тӑрӑх словарьпе вӗреннӗ, французла вара словарьпе, пӗр кӗнеке тӑрӑх кӑна вӗренсе ҫитнӗ; евангели — питӗ паллӑ кӗнеке; вӑл Женевӑра куҫарса кӑларнӑ «Ҫӗнӗ завета» тупнӑ та ӑна сакӑр хут вуласа тухнӑ; тӑххӑрмӗш хут вуланӑ чухне пурне те ӑнланнӑ, — апла пулсан, хатӗр.
У Кирсанова было иначе: он немецкому языку учился по разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по-французски выучился другим манером, по одной книге, без лексикона: Евангелие — книга очень знакомая; вот он достал Новый завет в женевском переводе, да и прочел его восемь раз; на девятый уже все понимал, — значит, готово.

Лопуховпа Марья Алексевна фактсене пӗр пекех ӑнланнӑ тата пӗр пекех ӑнлантарса панӑ.
Лопухов и Марья Алексевна понимали факты одинаково и толковали о них.

IX // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Ҫавӑн чухлӗ вӗреннӗ ырӑ кӑмӑллӑ писательсем Лопухов йышши ҫынсене ҫавӑн пек ӑнланнӑ пулсан, невушлӗ эпир Марья Алексевнӑна вӑл Лопухов йышши ҫынсене пирӗн чи лайӑх писательсем, мыслительсемпе вӗрентекенсем ӑнланнинчен ытларах ӑнланайманшӑн вӑрҫӑпӑр?
Если столь просвещенные и благородные писатели так поняли людей вроде Лопухова, то неужели мы будем осуждать Марью Алексевну за то, что она не рассмотрела в Лопухове ничего, кроме того, что поняли в людях его разряда лучшие наши писатели, мыслители и назидатели?

Хӑй пурнӑҫӗ ҫине вӑхӑтран вӑхӑт ытти ҫынсен куҫӗпе пӑхса, Давыдов ҫакна питӗ лайӑх ӑнланнӑ, анчах вӑл пӗтӗмпех хавшаса ҫитнӗ ӗнтӗ, ҫавӑнпа та хутортан тухса кайни пӗр ҫакӑнпа та пулин хӑйшӗн аван пулӗ тесе шутланӑ: унта вӑл Лушкӑна курма пултарайман тата темиҫе кун хушши кӑштах лӑпкӑ пурӑнма ӗмӗтленнӗ.
Давыдов все это превосходно понимал, временами глядя на себя как бы со стороны, но уже окончательно издергался, потому и предпочел решение выехать из хутора, как наиболее приемлемое для себя, хотя бы уже по одному тому, что там он не мог видеть Лушку и надеялся несколько дней прожить в относительном спокойствии.

III сыпӑк // Мирун Еник, Владимир Садай, Александр Яндаш. Михаил Шолохов. Уҫнӑ ҫерем: роман. Иккӗмӗш кӗнеке. Мирун Еник, Владимир Садай, Александр Яндаш куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1963.

Ыттисем те ҫавах, пурте Макарӑн ыйтуллӑн пӑхакан куҫӗсемпе тӗл пуласран пӑрӑнма тӑрӑшаҫҫӗ, Ун пирки тӑракан ыйтӑва вӗсем хӑйсем хушшинче малтанах татса хунӑ пулмалла; пӗртен-пӗр милици начальникӗ Балабин кӑна унӑн аллине хытӑ чӑмӑртарӗ, ӑна ӑнланнӑ пек пулчӗ:
Да и все остальные избегали вопрошающих глаз Макара, сторонились его, вопрос о нем между ними, вероятно, был уже решен заранее; лишь один начальник милиции Балабин сочувственно улыбнулся Макару, крепко пожимая его руку:

32-мӗш сыпӑк // Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши. Михаил Шолохов. Уҫнӑ ҫерем: роман. Пӗрремӗш кӗнеке. Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1959

Колхоз ҫулӗ — пӗртен-пӗр тӗрӗс ҫул иккенне, ҫав ҫултан пӑрӑнма ҫук иккенне пурте вӑл туйнӑ пек, вӑл ӑнланнӑ пек ӑнланса илейӗҫ-ши?
Всякий ли почувствует, поймет так, как понял он, что путь в колхоз — единственный, что это — неотвратимо?

10-мӗш сыпӑк // Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши. Михаил Шолохов. Уҫнӑ ҫерем: роман. Пӗрремӗш кӗнеке. Наум Урхи, Никифор Ваҫанкка, Илле Тукташ, Уйӑп Мишши куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1959

Ӑнланнӑ вара патша: нумай ӑслӑлӑхра — куляну нумай, пӗлӗве ӳстерекен — хуйха-суйха ӳстерет.
И понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание— умножает скорбь.

III сыпӑк // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 85–143 с.

Ҫапла каланӑ Соломона турӑ, ун сӑмахӗ тӑрӑх вара патша тӗнче мӗнле пулса кайнипе ӑнсӑртла вӑйсен хӑватне пӗлнӗ, вӑхӑтӑн пуҫламӑшне, вӗҫне тата варрине ӑнланнӑ, пулӑмсем ӗмӗр-ӗмӗр хумлӑн-хумлӑн та ҫаврӑм-ҫаврӑммӑн киле-киле тухнин вӑрттӑнлӑхне тавҫӑрнӑ; Библос, Акра, Саргон, Борсиппӑпа Ниневи астрономӗсем патӗнче вӑл ҫӑлтӑрсен вырнаҫӑвӗ мӗнлерех улшӑнса пынине сӑнама тата ҫулталӑк ҫаврӑнашӗсем хыҫҫӑн йӗрлеме вӗреннӗ.
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составление мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвращения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми кругами.

Ҫынсем пӗрне-пӗри, харкам хӑйне ӑнланнӑ пек, ӑнланма пултармалли пӗр-пӗр закона ниушлӗ шухӑшласа кӑларма ҫук-ши?
Неужто уж так и нельзя выдумать этакий закон, чтобы все люди действовали как один и друг друга понимать могли?

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Салтак, хӑйӗн вӑйне, ҫав хушӑрах хуҫа ним тума пултарайманнине хӑнӑхнӑскер, халӗ хуҫан сӑмахӗ ӑна кӑшт урӑлтарчӗ: хӑй ӗҫне начар пӗлнӗ пирки, вырӑн тупма питӗ хӗн иккенне ӑнланнӑ вӑл.
Солдат привык чувствовать свою силу и безвыходность положения хозяина, заявление последнего несколько отрезвило его: он понимал, как трудно ему с его плохим знанием ремесла найти себе место.

Хумсем, кимӗ хӑйӗн ҫулне ҫӗтернине ӑнланнӑ пек, ӑна ҫӳлерех те ҫӳлерех ҫӗклесе ярса, кӗсменсем айӗнчен ачаш та сенкер вутпа хӗмленсе, унпа ҫӑмӑллӑн выляҫҫӗ.
Волны точно понимали, что эта лодка потеряла цель, и, все выше подбрасывая ее, легко играли ею, вспыхивая под веслами своим ласковым голубым огнем.

II сыпӑк // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 20–49 стр.

— Чӑн-чӑн ылтӑн, йӑлтӑртатса тӑрать! — ӑнланнӑ пек, хисеплесе калаҫрӗҫ ҫынсем.
— Золотая пшеничка! — почтительно говорили люди.

37-мӗш сыпӑк // Валентин Урташ. Алексей Мусатов. Стожар. Валентин Урташ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1951

Ҫулсем иртнӗҫемӗн вӑл хӑйӗн иртнӗ пурнӑҫне ытларах та уҫҫӑнрах ӑнланнӑ, тата ытларах ҫынсенчен пытарнӑ, чӗмсӗрленнӗ, шухӑша каякан пулнӑ.
С летами она понимала свое прошедшее все больше и яснее и таила все глубже, становилась все молчаливее и сосредоточеннее.

X сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Пиччӗшӗ, Тарантьев, кинӗ ун пек сӑмахсене пӗлмеҫҫӗ, мӗншӗн тесен унашкал туйӑмсем те ҫук; Илья Ильич ҫеҫ ӑнланнӑ пулӗччӗ ӑна, анчах вӑл ӑна та нихҫан каласа кӑтартман, мӗншӗн тесен ун чухне хӑй те ӑнланман, калама та пӗлмен.
В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.

— Мӗнле телейлӗ эпӗ! — тет шӑппӑн Ольга, хӑйӗн пурнӑҫне сӑнаса, ҫакна ӑнланнӑ чухне вӑл хушӑран шухӑша каять… уйрӑмах качча тухнӑранпа виҫӗ-тӑватӑ ҫул иртсен.
— Как я счастлива! — твердила и Ольга тихо, любуясь своей жизнью, и в минуту такого сознания иногда впадала в задумчивость… особенно с некоторого времени, после трех-четырех лет замужества.

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Эпӗ телейлӗ! — пӑшӑлтатнӑ вӑл, иртнӗ пурнӑҫӗ ҫине пархатарлӑ пӑхса, вара, пулассине тӗпчесе, хӑй тахҫан Швейцарире, хӗр чухне курнӑ тӗлӗке, шухӑшлӑ кӑвак каҫа аса илнӗ, ҫав тӗлӗк ун пурнӑҫӗнче мӗлке пек пӗрле ҫӳренине ӑнланнӑ.
— Я счастлива! — шептала она, окидывая взглядом благодарности свою прошедшую жизнь, и, пытая будущее, припоминала свой девический сон счастья, который ей снился когда-то в Швейцарии, ту задумчивую, голубую ночь, и видела, что сон этот, как тень, носится в жизни.

Илеме ӑнланса та ӑнланмасӑр, вӑл мӗнле шухӑш-ӗмӗт ҫуратнипе савӑннӑҫемӗн, йӗри-тавра мӗн пулнине курса пурӑннӑҫемӗн вӑл ҫакна ӑнланнӑ: юрату Архимед рычакӗн вӑйӗпе тӗнчене ҫавӑрать, юратура мӗн чухлӗ ултавпа киревсӗрлӗх, ҫавӑн чухлех — никам пӗтерсе хумалла мар чӑнлӑхпа ырлӑх.
Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении.

Халь, каллех пурне те ӑнланнӑ хыҫҫӑн, ан хӑвалӑр мана… — терӗ Обломов, унӑн аллинчен тытса.
Теперь, когда все стало опять ясно, не гоните меня… — говорил он, взяв ее за руку.

Обломов ҫакна кӑшт ӑнланнӑ: Ольга ӳснӗ, тен, унран та ҫӳлӗрех, текех ӗнтӗ вӑл ачалла ӗненекен пулас ҫук.
Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не выше его, что отныне нет возврата к детской доверчивости, что перед ними Рубикон

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика