Шырав

Шырав ĕçĕ:

тӗлӗнмелле сăмах пирĕн базăра пур.

тӗлӗнмелле (тĕпĕ: тӗлӗнмелле) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Вӑл вӑтӑр улттӑраччӗ; сухаллӑскер, патварскер, хаваслӑскер, хӑй ӑҫта-ӑҫта пулса мӗн курни-илтни ҫинчен, сӗм вӑрманти пурнӑҫ ҫинчен тӗлӗнмелле лайӑх каласа паратчӗ; ҫав пурнӑҫа пурте юмах вырӑнне хурса йышӑнатчӗҫ, амӑшӗпе хӗрӗ — ӗненетчӗҫ.
Было ему тридцать шесть лет, бородатый, могучий, веселый, он прекрасно рассказывал о своих приключениях, о жизни в дремучих лесах; все принимали эту жизнь за сказку, мать и дочь — за правду.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

Австралирен Энрико Борбоне таврӑнчӗ, ҫав тӗлӗнмелле ҫӗршывра (унта камӑн кӑмӑл пур, ҫавӑ ҫӑмӑллӑнах нумай укҫа тупма пултарать) вӑл вӑрман касса пурӑннӑ, халӗ тӑван ҫӗршыв хӗвелӗпе ӑшӑнма килнӗ те унтах, ирӗклӗн пурӑнмалли ҫӗрех, каялла кайма шухӑшлатчӗ.
Воротился из Австралии Энрико Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда, где живется свободней.

Эсир хӑвӑр стаканӑра хӗвеле хирӗҫ тытса пӑхӑр-ха, — эрех сире тӗлӗнмелле юмахсем каласа парӗ…
Вы только посмотрите сквозь ваш стакан на солнце, — вино расскажет вам такие сказки…

Ҫапах та унӑн Англирен килнӗ пӗр форестиерпе истори пулса иртрӗ, — тӗлӗнмелле чӗмсӗрскерччӗ вӑл, хӑй пирӗн чӗлхене лайӑх пӗлетчӗ.
Но все-таки у нее была история с одним форестьером из Англии, — очень странный, молчаливый человек, хотя он хорошо знал наш язык.

Ҫӗр айӗнчен хӗвеле тухсан, нумайӑшсем кӑкӑрӗсемпе выртса ҫӗре чуптурӗҫ, куҫҫуль юхтарчӗҫ — ҫакӑ пӗтӗмпех юмахри пекех тӗлӗнмелле пулчӗ!
И когда мы вышли из-под земли на солнце, то многие, ложась на землю грудью, целовали ее, плакали — и это было так хорошо, как сказка!

— Эпир тата леш енчен килекенсем ту айӗнче атте вилни вунвиҫӗ эрне иртсен тӗл пултӑмӑр — ӑсран яракан тӗлӗнмелле кун пулчӗ вӑл, синьор!
— Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти отца — это был безумный день, синьор!

Хуллен пыратпӑр, амӑшӗ хушӑран чарӑнса тӑрать те, вӑрӑммӑн сывласа, пуҫне ҫӳлелле ҫӗклет, йӗри-тавралла — тинӗс, вӑрман, тусем ҫинелле пӑхкалать, унтан ывӑлӗн питне тинкерсе пӑхать — унӑн асап куҫҫулӗпе витӗрех ҫуса тасалнӑ куҫӗсем каллех тӗлӗнмелле таса, каллех йӑлкӑшаҫҫӗ, вӗсенче иксӗлми юрату кӑвак ҫутӑпа ҫиҫсе тӑрать.
Шли — тихонько, иногда мать останавливалась, глубоко вздыхая, вскидывала голову вверх, оглядывалась по сторонам, на море, на лес и горы, и потом заглядывала в лицо сына — глаза ее, насквозь промытые слезами страданий, снова были изумительно ясны, снова цвели и горели синим огнем неисчерпаемой любви.

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

Чӗркӗмӗл пек тӑрӑ та ҫутӑ шыв чулсем тӑрӑх шӑнкӑртатса юхать, шывра кӗрхи ҫулҫӑсем хаваслӑн ҫаврӑнаҫҫӗ — тӗлӗнмелле!
По камням прыгает, поет струя светлой и живой, как ртуть, воды, в ней весело кувыркаются осенние листья — чудесно!

Ҫӗҫҫӗме баракра вӑрларӗҫ — эпӗ ача кӑвапине шӑлпах ҫыртса тататӑп; ачи каҫӑхса кайса мӑн сасӑпа кӑшкӑрать, амӑшӗ — йӑлкӑшса кулать, эпӗ унӑн тарӑн куҫӗсем тӗлӗнмелле хӑватпа ҫуталнине, вӗсенче кӑвак ҫулӑм вӗлтлетнине куратӑп; — вӑл хуралса кайнӑ аллипе, юбка таврашӗнче хыпашласа, кӗсйине шырать, ҫыртса юнланнӑ тутисем хуллен пӑшӑлтатаҫҫӗ:
Нож у меня украли в бараке — я перекусываю пуповину, ребенок орет орловским басом, а мать — улыбается: я вижу, как удивительно расцветают, горят ее бездонные глаза синим огнем — темная рука шарит по юбке, ища карман, и окровавленные, искусанные губы шелестят:

Питӗ пысӑк тивӗҫлӗх — ҫӗр ҫинче этем пулса пурӑнасси; мӗн чухлӗ тӗлӗнмелле япаласем куратӑн, мӗн тери хавасланать чӗре, илемлӗ япалана курсан!
Превосходная должность — быть на земле человеком, сколько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении пред красотою!

Темле пит тӗлӗнмелле пек, — ҫак урамра сас-хура сахал, никам та ҫӳремест.
Так странно, что мало звуков и нет движения в этой улице.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Унтан сасартӑк чарӑнса тӑнӑ, каялла ҫаврӑнса пӑхнӑ та темле тӗлӗнмелле хыттӑн калаҫма тапратнӑ: — Ку ман юн мар, господа, — ҫав ӗненсе пурӑннисен юнӗ вӑл! — тенӗ.
И вдруг остановился, оглянулся и заговорил странно громко: — Это не моя кровь, господа, — это кровь тех, которые верили!..

Халӑх горнист еннелле пӑхнӑ — питҫӑмартисене лешӗ темле ытлах та тӗлӗнмелле хӑпартса янӑ, куҫне-пуҫне чарса пӑрахнӑ, ун аллинчи горн чӗтрене-чӗтрене ытла нумайччен кӑшкӑрнӑ.
Публика смотрела на горниста он так странно надул щёки и выкатил глаза, что казалось — лицо его сейчас лопнет, рожок дрожал в его руке и пел слишком долго.

Инҫетрен бухтӑри ӗҫ шавӗ илтӗнет, анчах бухтӑна эпир курмастпӑр: пиртен сылтӑмра тинӗс хӗррине пысӑк та йывӑр шурӑ ҫуртсем купаласа тултарнӑ хула ларать, сулахайра — тинӗс, пирен ҫире те — вӑлах; вӑл темле тӗлӗнмелле те ҫепӗҫ, куҫпа чуна ачашлакан, тӗрлӗ тӗссемпе илемленнӗ пирки ниепле курса-пӗлсе ӑнланмалла мар сӑрсем ҫепӗҫҫӗн пӗрлешсе юмахри сӑнсем пулса тӑнӑ ҫӗрелле инҫете-инҫете тӑсӑлса каять…
Издали долетал глухой шум работ на бухте, но ее мы не видели, справа от нас лежал на берегу город тяжелыми глыбами белых домов, слева — море, пред нами — оно же, уходившее в неизмеримую даль, где в мягких полутонах смешались в фантастическое марево какие-то дивные и нежные, невиданные краски, ласкающие глаз и душу неуловимой красотой своих оттенков…

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Тӗлӗнмелле!
Куҫарса пулӑш

… Ӗҫлекенсем хушшинче, темле, тӗлӗнмелле, ырханскерсем, йӗс тӗслӗ, шерепеллӗ чалма, кӗске кӑвак сӑхман тата чӗркуҫҫи тӗлӗнче тӑвӑр та, анчах тӗпне шалпар туса ҫӗлетнӗ шӑлавар тӑхӑннӑскерсем пурччӗ.
…Среди работавших были какие-то странные, сухие, бронзовые фигуры в красных чалмах, в фесках, в синих коротких куртках и в шароварах, узких у голени, но — с широкой мотней.

Чурасем пурте яланах пӗр евӗрлӗ пулнӑ, вӗсем яланах пӑхӑнса пурӑннӑ, вӗсене яланах начар ҫитернӗ, вӗсем, хӑйсене ӗҫлеттерекенсене хӑш чухне турӑсем вырӑнне хурса, час-часах ылханса, сайра хутра хӑйсен хуҫисемпе хирӗҫленсе, ӗмӗрех тӗлӗнмелле те илемлӗ япаласем тунӑ…
Рабы всегда были одинаковы, они всегда повиновались, их всегда плохо кормили, и они вечно исполняли великое и чудесное, иногда обоготворяя тех, кто заставлял их работать, чаще проклиная их, изредка возмущаясь против своих владык…

Вӗсем яланах ӗҫлеҫҫӗ, ӗмӗрех тертленеҫҫӗ, ҫӗр ҫинче цементран туса лартнӑ япаласенче — вӗсен тарӗпе юнӗ; анчах ҫаксемшӗн, — ҫӗр ҫинче тӗлӗнмелле япаласем туса лартассишӗн, тӑрӑшса, халтан кайса, мӗн ӗмӗр-ӗмӗр вӑй хурса ӗҫленӗшӗн — вӗсем нимӗн те илмеҫҫӗ; вӗсен килӗ-ҫурчӗсем те ҫук, тӑранмалӑх ҫӑкӑрӗ те питӗ ҫителӗксӗр.
Они всё только строят, вечно трудятся, их пот и кровь — цемент всех сооружений на земле; но они ничего не получают за это, отдавая все свои силы вечному стремлению сооружать, — стремлению, которое создает на земле чудеса, но все-таки не дает людям крова и слишком мало дает им хлеба.

Вӑл ман ҫине шикленчӗклӗн палӑракан куҫӗсене чарса пӑрахса пӑхать, аялти тути хӑйӗн тӗлӗнмелле чӗтрет.
Он широко открытыми глазами, с испугом в них, смотрел на меня, и нижняя его губа странно дрожала.

Унӑн шухӑшлӑ, типшӗм сӑн-пичӗ темле тӗлӗнмелле пек, хытнӑн, тем ыйтнӑн туйӑнать мана, вӑл халӗ йӑлтах урӑхла пит-куҫпа, нумайччен ман енне пӑхса тӑрать.
Что-то странное, напряженное и вопрошающее отражает от себя его задумчивое, осунувшееся лицо, и долго оно остается обращенным ко мне, новое для меня.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика