Шырав

Чочой

Чочой Очера аллинчен вӗҫертсе ячӗ, вараланнӑ чӑмӑрӗсемпе куҫне шӑлса, йӑл кулса илчӗ.
Чочой, отпустив Очера, вытер глаза грязными кулачками и слабо улыбнулся Тому.

— Ан макӑр, Чочой, — терӗ вӑл шӑппӑн.
Тихо сказал: — Не плачь, Чочой.

Хуйха путнӑ Чочой ярангӑна пӗчӗк негр Том кӗнине те сисмерӗ.
Погруженный в горе, Чочой не заметил, как в ярангу вошел маленький негр Том.

— Ан макӑр, ан макӑр, Очер, — терӗ Чочой куҫҫулӗ витӗр.
— Не надо, не надо плакать, Очер, — приговаривал Чочой, глотая слезы.

Самантлӑха Чочой ҫак тунсӑхлӑ куҫсем ҫине пӑхрӗ, йытта мӑйӗнчен ыталаса, хӑйӗн пичӗ ҫумне пӑчӑртарӗ.
Чочой мгновение смотрел в эти выразительные глаза, затем обнял собаку за шею, прижал к своему лицу.

Хуйхӑ пусса илнипе ӗнтӗ, Чочой чылайччен пӗр вырӑнта ларчӗ.
Подавленный горем, долго сидел Чочой на одном месте.

Вилнӗ ҫынна пытарма каякансем курӑнми пулсан, Чочой, ярангӑна кӗрсе, чатӑрпа ванчӑк нарта хушшинчи, килти ӑпӑр-тапӑра хурса тултарнӑ кӗтессе хӗсӗнсе ларчӗ те, пуҫне чӗркуҫҫийӗ ҫине хурса, хытса кайнӑ пек пулчӗ.
Когда похоронная процессия скрылась из виду, Чочой вошел в ярангу, забился в угол между пологом и сломанной нартой, заваленной домашней рухлядью, и, уткнувшись лицом в колени, замер.

Чочой картах сиксе илсе ҫӳлелле пӑхрӗ те хӑй умне пӗшкӗннӗ хӑрах куҫлӑ шаман сӑнне курчӗ.
Чочой глянул вверх, увидел склоненное над собой одноглазое лицо шамана.

Чочой, нартӑна тытса чарас тесе, малалла ыткӑнма тӑнӑ вӑхӑтра тахӑшӗ ӑна хулпуҫҫийӗнчен ҫавӑрса тытрӗ:
И как раз в тот момент, когда Чочой рванулся вперед, чтобы вцепиться в нарту и остановить ее, кто-то взял его за плечи и строго сказал:

Юлашкинчен, Мэнгылю чи аякри, Чочой ҫулла пулӑ тытма юратнӑ вырӑн ятне, пӗчӗкҫеҫ юханшыв патӗнчи сӑрт ятне асӑнсан, нарта, шаман каланӑ тӑрӑх, ҫӑмӑлраххӑн шума пуҫларӗ пулать.
Наконец, после того как Мэнгылю назвал один из самых дальних холмов у небольшой речки, на которой Чочой летом любил ловить рыбу, нарта, по мнению шамана, заскользила по жердям легко.

Чочой ашшӗн шурса кайса хытса ларнӑ аллисем ҫине пӑхрӗ те вӗсем нумаях пулмасть мӗнле пулнине аса илчӗ: ӑшӑччӗ вӗсем, ачашлама пӗлетчӗҫ.
Глянув на бледные, безжизненные руки отца, Чочой вспомнил, какими они были теплыми и ласковыми еще совсем недавно.

Вӗсем каланӑ тӑрӑх Чочой ӑнланчӗ: ун ашшӗ, вилнӗ пулсан та, таҫта инҫете-инҫете каять, ҫавӑнпа ун кӑкри ҫине ҫул ҫинче кирлӗ япаласем, аш, табак, чӗлӗм, чей, ҫыхса хучӗҫ.
Из их слов Чочой понимал, что отец хотя и умер, но должен пойти куда-то далеко-далеко, для этого ему и привязывают на грудь мясо, табак, трубку, чай — все, что может пригодиться в пути.

Чочой ҫакна лайӑх пӗлет.
Чочой знал это хорошо.

Куҫне чарса пӑрахнӑ Чочой Мэнгылю ҫине хӑраса пӑхать, чӗтрекен ырханкка кӗлеткипе амӑшӗ ҫумне пӑчӑртанать.
Чочой с остановившимися, полными ужаса глазами смотрел на Мэнгылю и все плотнее прижимался к матери своим худеньким вздрагивающим телом.

Чочой амӑшне ыталаса илсе ун ҫумне хыттӑн пӑчӑртанчӗ, шаман ҫине куҫ илмесӗр пӑхма тытӑнчӗ.
Чочой, обхватив мать руками, прижался к ней, не в силах оторвать взгляда от шамана.

Чочой сасартӑк малалла туртӑнчӗ: самантлӑха виле сывӑ, юратнӑ ашшӗ пек курӑнса кайрӗ.
Чочой резко подался всем телом вперед, на какое-то мгновение узнав в покойнике живого отца, которого он так любил.

Чочой пӗлет: йӑла тӑрӑх унӑн та ҫак сӑмаха каламаллаччӗ, анчах вӑл кая юлчӗ, ҫавӑнпа пуринчен кайран, аран ҫеҫ илтӗнмелле: — Килет, — терӗ.
Чочой знал, что, по обычаю, и ему надо было крикнуть это слово, но он опоздал и уже после всех еле слышно промолвил: — Идет.