Шырав

Савельич

Тутар салхуллӑ юрра тӑсса ячӗ; Савельич ларчӑк ҫинче ыйӑхласа пырать.
Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке.

— Эсӗ хӑвах манӑн ачамсем сан ҫине тӳртӗн пӑхнине куртӑн; старик паян та сан ҫинчен — вӑл шпион, ӑна асаплантарса ҫакса вӗлермелле тесе хытӑ тӑчӗ; анчах эпӗ килӗшмерӗм, — терӗ вӑл шӑппӑн, Савельич тата тутар илтесрен.
— Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать.

— Тавтапуҫ сана, государь, тавтапуҫ, тӑван аттеҫӗм! — терӗ Савельич ларнӑ май.
— Спасибо, государь, спасибо, отец родной! — говорил Савельич усаживаясь.

Савельич та унтах мӗн; мана вара унпала пӗрле питӗрсе хӑварчӗҫ.
Там я нашел и Савельича и меня оставили с ним взаперти.

Эпӗ Савельич ҫине пӑхса илтӗм; старик хӑйне тӗллӗн кӗлтуса сӑхсӑхать.
Я взглянул на Савельича; старик крестился, читая про себя молитву.

Эпӗ хирӗҫмерӗм; Савельич та хирӗҫсе тӑмарӗ.
Я не противился; Савельич последовал моему примеру.

Савельич та кунтах.
Савельич находился между ими.

Ҫырма патне ҫывхарнӑ чух, аякранах эпӗ шавланине, ҫухӑрашнине тата Савельич сассине илтрӗм.
Подъезжая к оврагу, услышал я издали шум, крики и голос моего Савельича.

Ҫывхарса килекен каҫхи тӗттӗмре эпӗ мӗнпур хӑрушӑлӑхран та хӑтӑлма пултарнӑ пулӑттӑм, сасартӑк каялла ҫаврӑнса пӑхрӑм та Савельич ҫуккине асӑрхарӑм.
Темнота приближающейся ночи могла избавить меня от всякой опасности, как вдруг, оглянувшись, увидел я, что Савельича со мною не было.

Савельич ӳпкелеше-ӳпкелеше манран юлмасӑр пырать.
Савельич от меня не отставал, не прерывая жалобных своих молений.

Савельич, пит те кая юлса, ҫине-ҫинех мана инҫетрен кӑшкӑрать:
Савельич едва мог следовать за мною издали и кричал мне поминутно:

Савельич выльӑх апачӗ ҫук пирки пӗр хула ҫынни ахалех панӑ ырхан та уксах лаша ҫине утланчӗ.
А Савельич на тощую и хромую клячу, которую даром отдал ему один из городских жителей, не имея более средств кормить ее.

— Мӗн калаҫатӑн эсӗ, сударь? — пӳлчӗ мана Савельич.
— Что ты это, сударь? — прервал меня Савельич.

Ан кулян, Савельич: турӑ ырӑ кӑмӑллӑ, тен пӗр-пӗрне татах та курӑпӑр!
Не тужи, Савельич: бог милостив; авось увидимся!

— Акӑ мӗн, Савельич, — терӗм ӑна, — халӗ эсӗ мана ҫуррине пар та, ыттине хӑвах ил.
— Ну, Савельич, — сказал я ему, — отдай же мне теперь половину; а остальное возьми себе.

Савельич яланхи пекех мана ӳкӗтлеме тытӑнчӗ.
Савельич встретил меня с обыкновенным своим увещанием.

Савельич унта ӗнтӗ вырнаҫса хуҫаланма тытӑннӑ та, эпӗ генерал патне каймалли вӑхӑта тӳсеймесӗр кӗтме пуҫларӑм.
Там Савельич уже хозяйничал, и с нетерпением стал ожидать назначенного времени.

Савельич ун ҫине чалӑшшӑн пӑхрӗ те:
Савельич посмотрел на него косо:

«Кулах, сударь, кулах. Пӗтӗм хуҫалӑха ҫӗнӗрен туянма тытӑн-сассӑн, кулӑшла пулӗ-и унта, курӑпӑр акӑ», — терӗ Савельич.
«Смейся, сударь, — отвечал Савельич, — смейся; а как придется нам сызнова заводиться всем хозяйством, так посмотрим, смешно ли будет».