Шырав

Корней

— Пӗтӗмпех ҫав Ромкӑ тунӑ, шуйттан ачи! — пӳлӗм тӑрӑх уткаласа ҫӳресе аллисемпе хӑлаҫланчӗ Корней.
— И все этот Ромка, заводила чертов! — расхаживая по комнате, размахивал руками Корней.

Корней сассине тата ытларах хӑпартрӗ.
Еще более возвысил голос Корней.

Хаҫата вуласа тухсан, Корней ура ҫине тӑчӗ, ҫилли тулса ҫитнипе хӗп-хӗрлӗ хӗрелсе кайнӑскер, кӑпӑртатакан хаҫат тытнӑ аллине силлесе илчӗ.
Дочитав газету, Корней поднялся, весь багровый от гнева, потряс хрустящим листом.

Корней ура ҫине сиксе тӑчӗ, хаҫата хӗрӗ аллинчен туртса илчӗ.
Корней привскочил, вырвал газету из рук дочери.

Хаҫат Ксени аллинче кӑпӑртатрӗ, Корней чӑтаймасӑр: — Вула часрах, турӑшӑн! Мӗн, чӗлхӳ ҫӗтрӗ-им? — тесе кӑшкӑрчӗ.
Газета зашелестела в руках Ксении, и Корней не выдержал, крикнул: — Да читай, ради бога! Что ты, язык отъела?

Корней мӗн пулса иртнине, хӑйӗнсӗр пуҫне, унӑн пӗтӗм ҫемйи хаҫата мӗншӗн лекнине ӑнланса илеймерӗ, тӑрук, ӗнер каҫхине тӑван кил-ҫурчӗ патӗнче ывӑннӑ пекех, ӗшенсе кайрӗ.
Еще не понимая, что происходит, по какому случаю вся его семья, за исключением его самого, оказалась в газете, Корней почувствовал вдруг страшную усталость, как вчера вечером возле родного дома.

Шурӑ ҫи витти ҫинче сарӑлса выртакан хаҫат ҫине пӑхсан, Корней тӳрех пысӑк ӳкерчӗк курчӗ: варринче унӑн арӑмӗ Пелагея ларать; вӑл, именчӗклӗ те телейлӗскер, Корней ҫук чухне ҫакӑн пек шут тытнӑшӑн унран каҫару ыйтнӑ пек туйӑнать; унпа юнашар Корней ашшӗ, кӗреҫе сухаллӑ Иван мучи юпа пек хытса тӑнӑ; сылтӑм енче, савӑнӑҫлӑн кулса, Роман тӑрать, сулахай енче — пусӑрӑнчӑк Никодим, ун ҫумне, хӑйне хаҫат валли ӳкернипе тӗлӗнсе-савӑнса кайнӑ пек, чи кӗҫӗнни — вун сакӑр ҫулти Васенӑ вырнаҫса ларнӑ.
Газета лежала на белой скатерти во весь разворот, и Корней сразу увидел в центре полосы большой снимок: посередине сидела жена Корнея — Пелагея, робко-счастливая, и словно просила у него извинения, что она решилась на такой шаг в его отсутствие; рядом с нею каменно застыл бородатый дед Иван, отец Корнея; с правой стороны стоял довольно ухмылявшийся Роман, с левой — сдержанно-строгий Никодим, а около него примостилась младшая, восемнадцатилетняя Васена, будто до крайности удивленная и обрадованная тем, что ее фотографируют для газеты.

— Шӳт тума ватӑ ӗнтӗ эпӗ, Порфирьевна! — сиввӗн мӑкӑртатрӗ Корней.
— Стар я для шуток, Порфирьевна! — угрюмо буркнул Корней.

Корней ҫулланнӑ хӗрарӑмсем хӑйсене вылясарах, ытлашши ирӗккӗн те йӑлӑхтармалла тыткаланине юратман.
Корней не любил, когда уже немолодые женщины вели себя игриво, с развязностью и назойливостью.

Хӳмесем ҫуммипе урамӑн икӗ енӗпе те хӑма сарса тунӑ ансӑр тротуарсем тӑсӑлаҫҫӗ, Корней ура айӗнче авӑнса, лачӑртатса тӑракан хӑмасем ҫине ярса пуссанах, пылчӑка хырса тасатрӗ, аттисене кӳлленчӗкре курӑкпа ҫурӗ.
Вдоль заборов по обеим сторонам улицы тянулись узкие дощатые тротуары, и, ступив на хлипкие, пружинящие под ногами доски, Корней наконец освободился от грязи, вымыл пучком травы сапоги в луже.

Сайра хутра чарӑна-чарӑна, Корней аттине типсе кайнӑ ҫум курӑкпа чикекен хӑмӑл ҫумне тӑрӑшса сӑтӑрчӗ, анчах тепӗр темиҫе минутран пылчӑк каллех ҫыпҫӑнса тулать те, атӑсем шӳсе кайнӑ пек пулаҫҫӗ, вӗсене ҫӗртен аран-аран хӑйпӑтатӑн.
Изредка останавливаясь, Корней ожесточенно шаркал сапогами по высохшему бурьяну, по колючей стерне, но через несколько минут вязкая грязь цеплялась снова, сапоги будто разбухали, с трудом отдирались от земли.

Вӗтлӗхрен район центрне ҫитиччен пӗтӗм ҫул тӑршшипе те Корней хӗрне урӑх пӗр сӑмах та каламарӗ.
За всю дорогу от перелеска до районного центра Корней не сказал дочери больше ни слова.

Гневышева судпа айӑпласан, Корней хӗрне, тулашса: сан хастар каччу пулман пулсан, парти енӗпе выговор панипех иртсе каятчӗ, тенӗ.
А когда Гневышева осудили, Корней раздраженно заявил дочери, что, если бы не ее ретивый жених, все обошлось бы выговором по партийной линии.

Ан каҫӑрт! — чарнӑ ӑна Корней.
Не задирай! — остановил ее Корней.

— Корней хӗрӗ патне пырса ларнӑ, ӑна ҫаплах тӗпченӗ.
— Корней подсел к дочке, не оставляя ее в покое.

— Амӑшнех хывнӑ! — парӑнман Корней.
— Совсем похожа на мать! — не унимался Корней.

Корней, хӗрӗ мӗншӗн тилмӗрсе, пӑлханса пӑхнине тавҫӑрса илме тӑрӑшса, хӑй те ун ҫине шӑтарас пек пӑхрӗ, унтан нимӗн шарламасӑр аллине илчӗ те, хулпуҫҫисене ҫӗклентерсе, вӗтӗ ҫумӑр пӗрӗхекен нӳрӗ ҫиле хирӗҫ малалла утрӗ.
Корней пристально посмотрел на дочь, стараясь угадать, что таилось за ео смятенным, просящим взглядом, затем молча отнял руку и, втянув голову в плечи, зашагал дальше навстречу сырому, моросящему ветру.

Корней сывлӑш ҫавӑрса илчӗ те, тавҫӑрса илнинчен тӗлӗнсе кайнӑ пек, сасартӑк ӑнланмасӑр, хурлӑхлӑн ыйтрӗ:
Корней передохнул и вдруг, словно пораженный внезапной догадкой, спросил с недоумением и горечью: