Шырав

Ксени

Вӑл ӗҫе кайнӑ пек мар, хӗрпе тӗл пулма васканӑ пек утать, хӑй Ксение коридора мӗнле чӗнсе тухассине, ун яланах кӑшт шӑннӑ аллисене хӑйӗн ывӑҫ тупанӗсемпе тытсан, Ксени вӑтанса, айккинелле ҫаврӑна-ҫаврӑна: «Ан тив, Кеша! Кунта ҫынсем йӗри-таврах вӗт», — тесе пӑшӑлтатассине курса пырать.
Шел он словно не на работу, а спешил на свидание, с замиранием сердца представляя, как вызовет Ксению в коридор, возьмет в свои ладони ее всегда немного зябкие руки, а она будет застенчиво оглядываться и шептать: «Не надо, Кеша! Тут же кругом люди!»

Ксени пынӑ каҫран вара Иннокентий Анохин кашни ир хӑйне ахаль кун мар, пӗр вӗҫӗмсӗр праҫник кӗтнӗ пек вӑранакан пулчӗ.
Той памятной ночи, когда Ксения сама пришла к нему, Иннокентий Анохин каждое утро просыпался с таким чувством, словно его ожидал не обычный будничный день, а нескончаемый праздник.

Ксени пӳрнисене шатлаттара-шатлаттара илчӗ.
Ксения с хрустом ломала пальцы.

— Ҫакӑн ҫинчен епле калаҫма пултаратӑр эсир халӗ! — хуравларӗ Ксени кӳренӳллӗн.
— Как вы сейчас можете говорить об этом! — обидчиво ответила Ксения.

Ксени, пушанса юлнӑ клуб тӑрӑх канӑҫсӑррӑн каллӗ-маллӗ утса, аллисемпе пӗрмаях тӑнлавне яра-яра тытнине асӑрхасан, Егорӑн сасартӑк Лузгин патӗнче тӑрас килми пулчӗ те, вӑл Ксени патне пычӗ.
Заметив, как тревожно расхаживает по опустевшему клубу Ксения, вскидывая беспрестанно руки к вискам, Егор вдруг потерял интерес к лежащему на полу Лузги-ну и подошел к ней.

Ксени хӑраса, мӗн пулнине ӑнланаймасӑр хыҫалалла ҫаврӑнчӗ, ҫав самантрах Аникей Лузгин шӑнӑр туртса хутлатнӑ пек аллисемпе сӗтеле катӑртаттарса хырнине курчӗ.
Ксения испуганно обернулась, еще ничего не понимая, и в ту же минуту увидела, что Аникей Лузгин судорожно скребет руками по столу.

Анчах Ксени хай ҫине шӑтарас пек пӑхса, ыйтуллӑн ялкӑшса тӑракан куҫсем мӗн кӗтнине каласа та пӗтереймерӗ, унӑн ҫурӑмӗ хыҫӗнче тахӑшӗ сывлӑшӗ пӳлӗнсе ларнӑ пек хӑйӑлтатса, кашта ҫине ларнӑ чӑхла лайӑх мар кӑшкӑрса ячӗ…
Но не успела Ксения досказать то, чего ждали жадно устремленные на нее требовательно горящие глаза, как за ее спиной кто-то закричал со сдавленной хрипотцой, по-дурному, как курица ночью…

Кӗтмен ҫӗртен пурте пӗр харӑс, питӗ хытӑ алӑ ҫупса ячӗҫ, Ксени ҫурӑмӗ сӑрӑлтатса кайрӗ, хӑйне сасартӑк ку таранччен пӗлмен темӗнле вӑй ҫӗклентерсе янӑ пек туйӑнчӗ, чӗрине савӑнӑҫпа тултарчӗ.
Неожиданно шквально обрушились аплодисменты, по спине Ксении пробежали щекочущие мурашки, и она вдруг почувствовала, что какая-то неведомая ей до сих пор сила словно приподняла ее, наполнила жгучей радостью.

«Ман райком авторитетне пӗтермелле мар! — терӗ те Ксени хӑй ӑшӗнче, чӑмӑртанӑ чышкисемпе сӗтел ҫине пусса, куҫӗсене пӗр вылятмасӑр тимлӗн итлесе ларакан ҫынсем ҫине тинкерсе пӑхрӗ.
«Я не должна ставить под удар авторитет райкома! — сказала себе Ксения и, упираясь сжатыми кулаками в стол, внимательно всмотрелась в насторожившиеся, за-стывшио лица.

«Манӑн мӗн те пулин тӑвас пулать! — шухӑшларӗ Ксени, ним тума пӗлмесӗр.
«Я должна что-то сделать сейчас! — лихорадочно соображала Ксения.

Ксени курчӗ: Авдотйӑн аллине тыта-тыта чӑмӑртарӗҫ, кашнинех ӑна сӗртӗнсе, ун ҫине ӑшшӑн йӑл кулса пӑхас килнӗ пек, хулпуҫҫинчен силлерӗҫ, кӑшкӑрса темскер каларӗҫ.
Ксения видела, как Авдотье жали руки, трясли за плечи, кричали что-то, словно каждому хотелось дотронуться до нее, согреть улыбкой, взглядом.

«Ӗнер мӗнле нимӗн те ӑнланаймарӑм-ха эпӗ, нимӗне те тӗплӗн пӗлеймерӗм, — шухӑшларӗ Ксени, ҫак пӗр сывлӑшпа сывлакан залра хӑйне ҫухалса кайнӑ пек тата пӗччен тӑрса юлнӑ пек туйса.
«Как же я вчера ничего не поняла, ни в чем не разобралась? — думала Ксения, чувствуя себя затерянной и одинокой в этом дышащем одним дыханием зале.

Гневышева трибунӑ ҫине тухсан, мӗншӗн пурте сасартӑк хӑлхисене чӑнк тӑратса шӑпӑрт пулнине Ксени ӑнланмарӗ.
Ксении было невдомек, почему появление на трибуне Гневышевой заставило всех сразу насторожиться и замолчать.

Куна ӗнер бюрора мӗншӗн шарламарӗ-ха вӑл?» — пуҫне усса, никам ҫине те пӑхмасӑр, пусӑрӑнчӑклӑн шухӑшларӗ Ксени.
И почему она не сказала этого вчера на бюро?» — опустив голову и ни на кого уже не глядя, подавленно думала Ксения.

«Ара мӗскер — пурте ухмаха тухман пуль-ҫке вӗсем!» — шухӑшларӗ Ксени, Черкашинӑн хумхануллӑ та хӑюллӑ питӗнчен пӑхса, хӑй тин ҫеҫ илтнинчен темскер тата усалраххи, хӑрушӑраххи пулассине туйнипе хытса кайса.
«Да что они все — с ума посходили?» — глядя на взволнованное, полное отчаянной смелости лицо женщины, подумала Ксения, замирая от предчувствия чего-то еще более недоброго и страшного, чем она только что слышала.

«Неушлӗ пӗтӗм ӗҫе ҫав улӑм пӗтерсе хурӗ? — иккӗленчӗ Ксени.
«Неужели все погубит какая-то солома? — растерянно недоумевала Ксения.

Анчах акӑ Ксени Дымшаков алӑ ҫӗкленине курчӗ, вара зал, ҫак асӑрхамалӑх та ҫук пек хусканӑва пӑхӑнса, шӑпӑрт пулчӗ.
Но вот Ксения увидела, как поднял руку Дымшаков, и зал сразу подчинился этому простому, почти незаметному движению и стих.

Халӗ Ксени Дымшакова ӑмсанса та илчӗ: епле ирӗклӗн тыткалать-ха вӑл хӑйне!
Ксения поймала себя на том, что даже завидует той естественности и свободе, с какой ведет себя Дымшаков.