Шырав

Ксени

Анчах куҫ харшисем хӗснипе сӑмса кӑкӗ патӗнче ҫамки пӗркеленнинчен Ксени пиччӗшӗ тем ҫинчен шухӑшланине тавҫӑрса илчӗ, тен, вӑл шухӑшлать ҫеҫ мар, кӳреннӗ те пулӗ.
Но по резкой, стиснутой бровями складке на переносице Ксения догадалась, что брат чем-то озабочен и, может быть, даже огорчен.

Грузовик ещӗкӗ варринче пӗкӗрӗлсе тӑракан пиччӗшне Ксени тин асӑрхарӗ.
Ксения только сейчас заметила сутуло горбившегося в глубине кузова старшего брата.

Ашшӗ темскер каласа пӗтерменнине сисрӗ пулсан та, Ксени унран урӑх нимӗн ҫинчен те ыйтмарӗ, хӑйӗн инкекӗ ҫинчен те шарлас мар, терӗ.
Ксения не стала больше ни о чем расспрашивать отца, хотя чувствовала, что он чего-то не договаривает, и, в свою очередь, решила умолчать о своей беде.

— Ну, кайрӗ ӗнтӗ авӑрса! — терӗ Ксени, хӗп-хӗрлӗ хӗрелсе.
— Ну, пошел молоть! — вспыхнув, проговорила Ксения.

Ромкӑ машинӑ пускӑчӗ ҫинчен сиксе анчӗ те, — Ксени сиссе те юлаймарӗ, — ӑна аллисемпе йӑтса, пӗр вырӑнта вӑр-вар ҫавӑркалама пуҫларӗ.
Соскочив с подножки, к ней уже бежал Роман, и не успела Ксения опомниться, как он подхватил ее на руки и закружился на одном месте.

Ксени кӳршисенчен кӗреҫе илчӗ те крыльца патӗнчен пуҫласа ҫул хӗрринелле юр хырма пуҫларӗ.
Взяв у соседей лопату, Ксения стала расчищать снег от крыльца к дороге.

«Ҫук, эпӗ ыранах Иннокентипе чунтан калаҫатӑп, пирӗн хушӑра каласа пӗтерменни нимӗн те ан пултӑр! — шутларӗ Ксени.
«Нет, я завтра же поговорю с Иннокентием недвусмысленно, начистоту, чтобы между нами не оставалось никаких недомолвок! — решила Ксения.

Ксени, йывӑр юр тӑрӑх ашса, ӑшӗнче Иннокентие хуравласа пычӗ.
Ксения месила тяжелый снег и продолжала мысленно отвечать Иннокентию.

Ксени Иннокентий каланӑ сӑмахсем ҫинчен шухӑшласа пычӗ, тепӗр икӗ-виҫӗ минутран ун кашни сӑмахӗ каланӑ чухнехинчен урӑхла пӗлтерӗшлӗ пулса пынинчен тӗлӗнчӗ.
Ксения шла, думала обо всем, что ей сказал Иннокентий, и удивлялась тому, что спустя какие-то две-три минуты каждое его слово стало приобретать уже иной смысл и значение, чем в тот момент, когда она его слушала.

Ксени урӑх ун ҫине пӑхма пултараймарӗ.
Ксения больше не могла смотреть на него.

Ксени салхуллӑн кулса ячӗ.
Ксения невесело рассмеялась.

Бюрора хӑш-пӗр коммунистсен ӗҫне пӑхса тухас умӗн Ксени вӗсене хӑй те, сирӗн хӑвӑр йӑнӑша йышӑнма хӑюлӑх ҫитерес пулать, тесе пӗрре ҫеҫ мар ӗнентерме тӑрӑшнӑ, ҫапах та Анохинӑн юлашки сӑмахӗсем ӑна темӗншӗн тарӑхтарса ячӗҫ, вӑл, хӑй ӑшӗнче кулса илсе, ыйтрӗ:
Ксения сама не раз убеждала иных коммунистов, когда персональные их дела разбирались на бюро, что они должны иметь мужество признать вину, и все-таки последние слова Иннокентия возмутили ее, и она, усмехнувшись, спросила:

Ксени ҫумне ӑна хӑйӗн кӑкӑрӗпе сӗртӗнес пекех тӑрса, Иннокентий сывлӑшӗ пӳлӗннӗ пек сывларӗ.
Подойдя вплотную к Ксении, почти касаясь ее своей грудью, Иннокентий заговорил, прерывисто дыша ей в лицо.