Шырав

Шырав ĕçĕ:

пулман сăмах пирĕн базăра пур.

пулман (тĕпĕ: пулман) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ун пек хӑнӑхупа пурӑнмашкӑн начарах пулман; пурнӑҫ ҫынна унтан та кунтан пӗчӗккӗн тире-тире, чӑрмала-чӑрмала, чыша-чыша илнӗ пулин те, хӑш-пӗр чух тата ҫав тӗтреллӗ шухӑшсене хыттӑнах тиверте-тиверте илнӗ пулин те, вӑл тӗтреллӗ шухӑшсем ҫапах та ҫирӗп ҫыпӑҫакан шухӑшсем пулнӑ, вилӗ халлӗн аплипех тӑнӑ; ҫурӑксем чӑрмаланӑ вырӑнсем пурте хӑвӑртрах ҫӗнӗрен тӳрлене-тӳрлене ларнӑ.
С нею жилось недурно, и, несмотря на то, что жизнь десятками мелких уколов, царапин и толчков, а иногда серьёзными ударами, тревожила эти туманные представления, они были крепки, вязки и сохраняли свою мёртвую цельность, быстро заращивая все трещины и царапины.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Никам та пӗлмен мӗн тумаллине, никам та киле каякан пулман.
Никто не понимал, что надо делать, и никто не уходил домой.

Кун пек пӑхнинче ним те этемле майӗ пулман, — вӗсем, — тӑсӑкла кӑвак питсем ҫинчи ҫак пушанса юлнӑ тӗксӗм пӑнчӑсем, нимех те курман пек пулнӑ.
В этом взгляде не было заметно что-либо человеческое, казалось, что они не видят ничего, эти опустошённые, мутные точки на серых, вытянутых лицах.

Хӑйсене кӳрентернӗ, тарӑхтарнӑ пирки чунӗсем ыратнӑ, нумайӑшӗн тата — тавӑрас кӑмӑл пулнӑ, ҫавӑ ӗнтӗ пурне те пӗрле ҫыхӑнтарса урамра тӑратнӑ, анчах ҫав хӑйсен чунӗсем ыратнӑшӑн никама тивме, никама тавӑрма та пулман…
Было горькое чувство обиды, возмущения, у многих — желание мести, это всех связывало, удерживало на улице, но не на кого было излить эти чувства, некому — мстить…

Чӑннипе мӗн тума шутласа хуни паллӑ пулман.
Ясно сознанной цели, определённого намерения не чувствовалось.

Хӑйсем кунта мӗншӗн килнине, хӑйсене мӗн кирлине, хӑйсем мӗне кӗтнине ӑнланаканнисем нумаях та пулман пулӗ.
Едва ли многие понимали, зачем они здесь, чего хотят и ждут?

Вӑл, фронт умӗпе утса, аллисемпе те хулпуҫҫийӗпе тӗрткелесе, ҫынсене салтаксенчен сирнӗ; хӑй пӗртте ҫынсен пичӗсем ҫинелле пӑхасшӑн пулман.
Он ходил вдоль фронта, отодвигая людей от солдат руками и плечом, стараясь не видеть человеческих лиц.

Темле, татса пӑрахма пулман япалана ҫыхса лартнӑ пек, ҫынсем тем ӗҫ ҫинчен шухӑшланӑ пек, пӗр вырӑнта тӑнӑ, хӑшӗсем ним чӗнмесӗр аманнисене йӑтнӑ, вилӗсене пуҫтарнӑ; ыттисем, тӗлӗк курнӑ пекех, анраса кайса, темле, ним тума пӗлмесӗр, лешсем ӗҫленине пӑхса тӑнӑ.
Топтались на одном месте, точно опутанные чем-то, чего не могли разорвать; одни молча и озабоченно носили раненых, подбирали трупы, другие точно во сне смотрели на их работу, ошеломлённо, в странном бездействии.

Кӑвак-ҫутӑ сарлака ҫырма умӗпе лайӑх курӑнса тӑракан салтак кӗлеткисенчен пӗрре те хӑрамалли пулман; шӑннӑ урисене ӑшӑтмашкӑн вӗсем сике-сике илнӗ, аллисене сулкаланӑ, пӗрне пӗри тӗрте-тӗрте янӑ.
В фигурах солдат, чётко обрисованных на голубовато-светлом фоне широкой реки, не было ничего угрожающего, они подпрыгивали, согревая озябшие ноги, махали руками, толкали друг друга.

Анчах «ун» сӑнне ӳкернӗ сӑмахсенче сӑрсем пулман.
Но в словах, которыми рисовали его образ, не было красок.

Вара вӑл тӳрех пирӗн ҫинелле утма пуҫларӗ, эпир ун ҫумӗнче пулман пекех, ун ҫулне пӳлмен пекех утса кайрӗ.
И она пошла прямо на нас, так просто пошла, как будто нас и не было пред ней, точно мы не преграждали ей дороги.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Тен, ҫав паттӑрлӑхран пуҫне урӑх унӑн нимӗнле хастарлӑх та пулман пуль, пӗр ҫавӑнпа ҫеҫ вӑл хӑйне хӑй чӗрӗ этем пек туйӑннӑ пуль.
Быть может, кроме этой способности, в нем не было ничего живого, и только она позволяла ему чувствовать себя живым человеком.

— Пӗтрӗ!.. — терӗ Коновалов ним пулман чухнехи пек, анчах темле ытла йӑвашшӑн, чӳречерен чӗмсӗррӗн те ҫилленнӗ пек курӑнакан тӗттӗм каҫ шӑплӑхне тепӗр хут итлесе илнӗ хыҫҫӑн.
— Всё!.. — как-то особенно кротко и просто сказал Коновалов, прислушавшись еще раз к тишине темной ночи, безмолвно и строго смотревшей на него в окно.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Начар пиҫнӗ ҫӑкӑра вӑл Фролка, ҫӗпрене «Стенька шухӑшӗсем» тетчӗ; Стенькӑна хӑйне пурнӑҫра пулман, пысӑк, анчах телейсӗр, ӑнӑҫсӑр япалапа танлаштаратчӗ.
Неудавшийся хлеб он величал Фролкой, дрожжи именовались «Стенькины думки»; сам же Стенька был синонимом всего исключительного, крупного, несчастного, неудавшегося.

Унсӑрӑн май ҫук, тусӑм: ҫыннӑн хӑй пурнӑҫӗнче ним ырри те пулман пулсан, — вӑл хӑйшӗн пӗр-пӗр юмах хайласа кӑларса, ӑна чӑн пулнӑ пек каласа пани никама та сиен кӳрес ҫук-ҫке.
Нельзя, друг: если у человека в жизни не было ничего хорошего, — он ведь никому не повредит, коли сам для себя выдумает какую ни то сказку да и станет рассказывать ее за быль.

Хамӑн хама кура тӗнче пулман пулсан — хӑйӗн ирӗкӗ киличчен е упӑшки пирӗн хушӑмӑрти ӗҫсене пӗличчен те пӑрахса каяс ҫукчӗ.
Кабы не моя планета — не ушел бы я от нее, пока она сама того не захотела бы или муж не узнал про наши с ней дела.

— Пулман ун пекки, Тюмма! — каллех кӑшкӑрса каларӗ Мефодий Иванович.
— Да не было такого, Тюмма! — снова закричал Мефодий Иванович.

Ванчӑк чӳрече // Денис Гордеев. «Халӑх шкулӗ – Народная школа» №5/2019 стр. 56-60

Нумай ҫын тӑнӑ ун йӗри-тавра, анчах пӗрин куҫӗнче те пархатарлӑ шухӑш палӑрман, пӗринчен те каҫару кӗтме пулман.
Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады от них.

III сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Куратӑн-и, мӗн кӑна пулман авал!
Видишь ты, сколько в старине всего?..

II сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Эпӗ нихҫан та ҫын аллинчи хӑрхӑм пулман.
Я не была никогда рабой, ничьей.

II сыпӑк // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 50–69 стр.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика