Шырав

Шырав ĕçĕ:

евӗрлӗ сăмах пирĕн базăра пур.

евӗрлӗ (тĕпĕ: евӗрлӗ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Унтан Захар, хӑйне евӗрлӗ, пӗтӗм пичӗпе кулса илчӗ, унӑн бакенбардисем те, куҫхаршисем те сарӑлса кайрӗҫ.
Потом он усмехнулся по-своему, во все лицо, так что брови и бакенбарды подались в стороны.

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Унӑн пӗчӗк пӳлӗмӗ чӳречесӗр, ҫавӑнпа яланах тӗттӗм пулнӑран этем пӳлӗмӗ тӗттӗм шӑтӑк евӗрлӗ.
Комнатка его была без окна, и вечная темнота способствовала к устройству из человеческого жилья темной норы.

— Анчах эпӗ телейлӗ-ҫке; манӑн шухӑшӑм тӗлӗрмест, эпӗ ӗмӗтпе пурӑнмастӑп; пурнӑҫӑм манӑн улшӑнми пӗр евӗрлӗ мар — тата мӗн кирлӗ?
— Но ведь я счастлива; ум у меня не празден; я не мечтаю; жизнь моя разнообразна — чего же еще?

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ҫутҫанталӑк ялан пӗр евӗрлӗ калать; Ольга ҫутҫанталӑкра пӗр вӗҫӗ-хӗррисӗр, анчах улшӑнусӑр, пуҫламӑшсӑр, вӗҫсӗр пурнӑҫ юхӑмне ҫеҫ курать.
Природа говорила все одно и то же; в ней видела она непрерывное, но однообразное течение жизни, без начала, без конца.

— Мӗнле телейлӗ эпӗ! — тет Штольц хӑйне хӑй, вара хайне евӗрлӗ ӗмӗтленет, малашнехине асланнӑ хыҫҫӑнхи пӗрремӗш уйӑх иртсен мӗн пулассине курма тӑрӑшать.
— Как я счастлив! — говорил Штольц про себя и мечтал по-своему, забегал вперед, когда минуют медовые годы брака.

Юратупа авлану ҫине Штольц хӑйне евӗрлӗ, ытлашши хакласа пӑхать пулӗ, тен, анчах мӗнле пулсан та, ҫынсем пӑхнӑ пек мар.
Штольц смотрел на любовь и на женитьбу, может быть, оригинально, преувеличенно, но, во всяком случае, самостоятельно.

Кунтах Андрей ашшӗнни евӗрлӗ ҫӳлӗ конторка, замш перчеткесем пур; минералсемпе, рак хуранӗсемпе, кайӑк кӗлеткисемпе, тӗрлӗрен тӑм, тавар тӗслӗхӗсемпе шкап ҫумӗнче, кӗтесре, клеенкӑллӑ плащ ҫакӑнса тӑрать.
Здесь же нашла место и высокая конторка, какая была у отца Андрея, замшевые перчатки; висел в углу и клеенчатый плащ около шкафа с минералами, раковинами, чучелами птиц, с образцами разных глин, товаров и прочего.

Пӳрт ӑшчикӗ те, тулашӗ пекех, хӑйне евӗрлӗ, хуҫасен шухӑш-кӑмӑлне кура.
Внутреннее устройство его имело так же свой стиль, как наружная архитектура, как все убранство носило печать мысли и личного вкуса хозяев.

Вӑл хӑйне евӗрлӗ, туллин те хаваслӑн пурӑнма пуҫларӗ.
Она стала жить по-своему полно и разнообразно.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Кунсемпе ҫӗрсем пӗр евӗрлӗ пурнӑҫа чӑрсӑр та сасартӑк улӑштармасӑр, лӑпкӑн иртеҫҫӗ пулин те, хӗлпе ҫу та, кӗрпе ҫур та пӗлтӗрхи пекех иртрӗҫ пулин те, Выборг Енче те, Пшеницына ҫуртӗнче, пурнӑҫ пурпӗрех чарӑнса лармарӗ, йӑлтах хӑй майӗпе улшӑнса пычӗ, анчах ҫав тери вӑраххӑн улшӑнса пычӗ, пирӗн планета ҫинче геологилле улшӑнусем ҫавнашкал вӑраххӑн пулса иртеҫҫӗ: пӗр ҫӗрте ӗмӗрсен тӑршшӗнче тинӗс юшкӑнпа тулса ларать, е тинӗс ҫырантан чакса, ҫӗнӗ тӑпра купаласа хӑварать.
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.

Ольга халӗ аманнӑ ҫын: евӗрлӗ: аманнӑ ҫын ҫапла, хӑй сӑмахне каласа пӗтерес тесен, суранне аллипе пӑчӑртаса тытать, унтан вара вилет.
Она походила на раненого, который зажал рану рукой, чтоб досказать, что нужно, и потом умереть.

XI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Захар пӗр утӑм турӗ те, тулта чӑхсем ҫӳренине чӳрече витер сӑнаса, чул юпа пек хытса тӑчӗ, щетка евӗрлӗ бакенбардине улпут еннелле кӑнтарчӗ.
Захар сделал шаг и стал как монумент, глядя в окно на бродивших кур и подставляя барину, как щетку, бакенбарду.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Эхер те Ольгӑн тепӗр чухне Обломов пирки, хӑй ӑна юратни пирки шухӑшламалла пулса тухсан, ҫак юратуран чӗрере пушӑ вырӑн тата пушӑ вӑхӑт юлнӑ пулсан, эхер те унӑн ыйтӑвӗсем ҫине ответ пама Обломов пуҫӗнче тулли те яланах хатӗр ответсем пулмасан, Ольгӑн кӑмӑлӗ чӗннине хирӗҫ Обломовӑн кӑмӑлӗ шарламасан, Ольгӑн хавхаланӑвӗ, пурнӑҫшӑн ҫуннине хирӗҫ вӑл ним тумасӑр, хӗрӳ туйӑмпа ҫеҫ хирӗҫ пӑхсан, Ольга йывӑр шухӑша путать; темӗн сивӗскер, ҫӗлен пек, унӑн чӗрине шуса кӗрет, ӑна ӗмӗтсенчен вӑратать, вара юратӑвӑн ӑшӑ та халапри пек тӗнчи темле кӗрхи кун евӗрлӗ пулса тӑрать, — ун чухне пур япаласем те сӑрӑ тӗслӗн курӑннӑн туйӑнаҫҫӗ.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.

Сӗтел хушшинче камӑн та пулин юратӑвӗ ҫинчен, Ольга юратӑвӗн историйӗ евӗрлине каласа панӑ чухне, Ольга хӑйне шанса ларать пулсан та, тепӗр чухне, сасартӑк хӗрелсе каять; юрату историйӗсем ҫав тери пӗр-пӗрин евӗрлӗ пулнипе, ӑна тӑтӑшах хӗрелме лекет.
И Ольга вспыхнет иногда при всей уверенности в себе, когда за столом расскажут историю чьей-нибудь любви, похожей на ее историю; а как все истории о любви очень сходны между собой, то ей часто приходилось краснеть.

Халӗ те эпӗ ним евӗрлӗ те мар, сехетсемпе минутсене шутламастӑп, хӗвел тухнипе хӗвел аннине пӗлместӗп, пӗр ҫакна ҫеҫ шутлатӑп: куртӑм-и — курман, куратӑп-и — курмастӑп, килсе кайрӗ-и — килмен, килет-и…
И теперь я уже ни на что не похож, не считаю часы и минуты, не знаю восхождения и захождения солнца, а считаю: видел — не видал, увижу — не увижу, приходила — не пришла, придет…

X сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Тепӗр чухне эпӗ ҫакӑн евӗрлӗ мӗн те пулин каласшӑн, анчах пачах урӑххи ҫинчен калатӑп.
Иногда я и хочу сказать что-то похожее на это, а говорю совсем другое.

Юрату пирӗн хушша ҫӑмӑл та ӑшшӑн кулакан курӑну евӗрлӗ килсе тухсан, вӑл Сasta diva янӑранӑ чухне, сирень ҫеҫки шӑршинче, пӗр-пӗрне каласа пӗлтермен телейре, именчӗклӗн пӑхнинче пулнӑ чухне, эпӗ ӑна ӗненмерӗм, ӑна ӑсра сӑнарланисен вӑййи тата хамӑра хамӑр юратнин пӑшӑлтатӑвӗ вырӑнне хутӑм.
Пока между нами любовь появилась в виде легкого, улыбающегося видения, пока она звучала в Casta diva, носилась в запахе сиреневой ветки, в невысказанном участии, в стыдливом взгляде, я не доверял ей, принимая ее за игру воображения и шепот самолюбия.

Обломов халь шӑпах, тин ҫеҫ анакан ҫуллахи хӗвеле куҫӗсемпе ӑсатса ярса, унӑн хӗрлӗ йӗрӗсемпе киленекен, каҫхи шуҫӑм ҫинчен куҫ илмесӗр, каҫ хупӑрласа килекен енне каялла ҫаврӑнса пӑхмасӑр, ыран ӑшӑпа ҫутӑ пуласси ҫинчен ҫеҫ шухӑшласа тӑракан ҫын евӗрлӗ пурӑнчӗ.
Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами, не отрывая взгляда от зари, не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о возвращении назавтра тепла и света.

Фон-Лангваген баронпа кӑна вӑл час-часах пӗччен пулкалать; барон тепӗр чухне ҫурҫӗрчченех ларать, анчах Ольга та вӗсемпе пӗрлех; вӗсем, никам пӗлменнине пӗлекенсем евӗрлӗ, нумайрах калаҫмасӑр лараҫҫӗ, ҫав анчах.
Только с бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то знают такое, чего другие не знают, но и только.

Ольгӑна чипер пике тесех калама ҫук, урӑхла каласан, вӑл шурӑ ӳтлӗ те мар, питҫӑмартисемпе тути те уҫҫӑн палӑрса тӑмаҫҫӗ, куҫӗсем те шалти туйӑмӗсене палӑртса ҫунмаҫҫӗ; тути ҫинче мерчен те ҫук, ҫӑварӗ те ахах пӗрчисӗр, аллисем те пӗчӗк те ытлашши илемлех мар, пӳрнисем те, пилек ҫулхи ачанни пек, виноград евӗрлӗ мар.
Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не было, ни миньятюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами в виде винограда.

V сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика