Шырав

Матвеевич сăмах пирĕн базăра пур.

Матвеевич

Матвеевич

— Юрать, нимех те мар, — терӗ юлашкинчен Иван Матвеевич.
— Можно-с, ничего, — сказал наконец Иван Матвеевич.

Обломов пӳлӗмре уткаласа ҫӳреме пуҫларӗ, Иван Матвеевич хӑйӗн вырӑнӗнчех тӑчӗ, Обломов хӑш кукӑралла утса каять, вӑл та ҫав еннелле кӑштах ҫаврӑнкаларӗ.
Он начал ходить по комнате, а Иван Матвеевич стоял на своем месте и всякий раз слегка ворочался всем корпусом в тот угол, куда пойдет Обломов.

— Юрать, Иван Матвеевич: акӑ сирӗн куҫӑр умӗнчех ҫавна ҫирӗплетсе кӑтартакан этем — вӑл эпӗ!
— Можно, Иван Матвеевич: вот вам живое доказательство — я!

— Мӗн те пулин ӗҫленех ӗнтӗ эсир, — лӑпкӑн хушса хучӗ Иван Матвеевич, Обломов кӗнекесем ҫинчен мӗн каласса тавҫӑрса илнӗ пек пулса, — юрамасть-ҫке ним ӗҫсӗр…
— Изволили же чем-нибудь заниматься, — смиренно прибавил Иван Матвеевич, как будто дочитав в уме Обломова ответ о книгах, — нельзя, чтоб…

Иван Матвеевич Обломов ҫине пӑхса илчӗ те чӗнмерӗ.
Иван Матвеевич бросил свой двойной взгляд на Обломова и молчал.

— Эпӗ уездри суд мӗн иккенне те, унта мӗн тумаллине те, мӗнле ӗҫлемеллине те пӗлместӗп! — пӗтӗм чунтан, ҫурма сасӑпа каларӗ Обломов, Иван Матвеевич сӑмси умнех пырса.
— Я не знаю, что такое уездный суд, что в нем делают, как служат! — выразительно, но вполголоса опять говорил Обломов, подойдя вплоть к носу Ивана Матвеевича.

Акӑ, мӗн ҫыраҫҫӗ сире, — терӗ Иван Матвеевич, вӑта пӳрнипе ҫырӑва кӑтартса, — суйлав ӗҫне хутшӑнма сӗнеҫҫӗ: ку аван япала пулнӑ пулӗччӗ!
Да вот-с, в письме пишут вам, — продолжал Иван Матвеевич, указывая средним пальцем, ногтем вниз, на страницу письма, — чтоб вы послужили по выборам: вот и славно бы!

— Мӗнле-ха, пӗлес пулать, унсӑр нимӗн тавҫӑрса илме май ҫук, — кулса каларӗ Иван Матвеевич, ура ҫине тӑрса, пӗр аллине ҫурӑм хыҫне, теприне хӗве чикнӗ май.
— Как же-с, надо знать: без этого ничего сообразить нельзя, — с покорной усмешкой сказал Иван Матвеевич, привстав и заложив одну руку за спину, а другую за пазуху.

Иван Матвеевич хӑвӑрт тӑчӗ, анчах Обломов ӑна каллех лартрӗ.
Иван Матвеевич проворно встал, но Обломов усадил его опять.

Мӗнле пурӑнаҫҫӗ? — ыйтрӗ Иван Матвеевич.
Как живут? — спрашивал Иван Матвеевич.

— Ҫирӗн куланай тӳлекен хресченсем нумай-и? — ыйтрӗ Иван Матвеевич.
— А у вас много оброчных? — спросил Иван Матвеевич.

— Вӗсем сире яла пыма сӗнеҫҫӗ, — терӗ Иван Матвеевич.
— Они советуют вам ехать туда, — сказал Иван Матвеевич.

Иван Матвеевич ҫырӑва илчӗ те хӑвӑрт вулама хӑнӑхнӑ куҫӗсемпе йӗркесене тинкерчӗ, пӳрнисем хушшинчи ҫырӑва кӑштах чӗтретрӗ.
Иван Матвеевич взял письмо и привычными глазами бегал по строкам, а письмо слегка дрожало в его пальцах.

Тепӗр тесен, кирек мӗн тӑвӑр! — сӑмахне вӗҫлерӗ Иван Матвеевич, вара, виҫӗ хут пуҫ тайрӗ те, тухса кайрӗ.
а впрочем, как угодно! — заключил Иван Матвеевич и, троекратно поклонясь, вышел вон.

Кирек мӗн тӑвӑр, — терӗ Иван Матвеевич хирӗҫмесӗр; хӑй пӗр утӑм каялла чакса тӑчӗ.
Как угодно, — послушно отвечал Иван Матвеевич, отступив на шаг.

— Кирек мӗн тӑвӑр, — хуллен хушса хучӗ Иван Матвеевич.
— Как угодно-с! — тихо прибавил Иван Матвеевич.

— Акӑ, контракт ҫинче сирӗн тӳлемелле тенӗ, — терӗ Иван Матвеевич, катаранах пӳрнипе ҫав тӗле кӑтартса.
— Вот-с, в контракте сказано, что на ваш счет, — сказал Иван Матвеевич, издали показывая пальцем в бумаге, где это сказано.