Шырав

Лукашка

— Лукашка мӗнле-ха?
— Что ж Лукашка?

— Мӗнле, Лукашка чӗрӗлӗ-ши? — ыйтрӗ Оленин.
— Что, будет ли жив Лукашка? — спросил Оленин.

Каҫхине ӑна Лукашка вилес патнех ҫитни ҫинчен, анчах та ҫырма леш енчи пӗр тутар ӑна курӑксемпе эмеллеме пулни ҫинчен пӗлтерчӗҫ.
Вечером ему сказали, что Лукашка при смерти, по что татарин из-за реки взялся лечить его травами.

Лукашка ӳкрӗ.
Лукашка упал.

Лукашка унӑн аллисене пӗтӗрсе тӑчӗ.
Лукашка крутил ему руки.

Лукашка, тутӑр пек шурса кайнӑскер, аманнӑ чеченеца аллисенчен тытса тӑрса: «Ан вӗлер ӑна!
Лукашка, бледный как платок, держал за руки раненого чеченца и кричал: «Не бей его!

Лукашка чи малта пулчӗ.
Лукашка был впереди.

Лукашка лаши патне таврӑнчӗ, Оленин та ун хыҫӗнчен кайрӗ.
Лукашка вернулся к лошади, и Оленин пошел за ним.

Лукашка кулкаласа Оленин ҫине ҫаврӑнса пӑхрӗ те пӗшкӗнчӗ.
Лукашка, смеясь, оглянулся на Оленина и пригнулся.

Лукашка лаши ҫинчен анчӗ те, ӑна казака тыттарса, Гурка патне кайрӗ.
Лукашка слез с лошади, кинул ее казаку и пошел к Гурке.

— Аякра-и? — тесе ҫеҫ ыйтрӗ Лукашка.
— Далече? — только спросил Лукашка.

— Ав, Родька мучи пулас, аллипе сулать, — терӗ Лукашка, малта халь уҫҫӑнах курӑнакан икӗ юланутлӑ ҫын ҫине кӑтартса.
— Вон машет батяка Родька, никак, — сказал Лукашка, указывая на двух конных, которые виднелись уже ясно.

Анчах та казаксем ун сӑмахӗсене хӑлхана та чикмерӗҫ пулас, вӗсем Лукашка мӗн каланине кӑна итлерӗҫ тата ун ҫине кӑна пӑхрӗҫ.
Но казаки, видимо, не обращали никакого внимания на эти распоряжения, слушали только то, что говорил Лукашка, и смотрели только на него.

Лукашка пырса ҫитрӗ, лашине чарчӗ те яланхи сӑмахсемпе ҫивӗччӗн саламларӗ, вара ногай арӑмӗсем хӗпӗртесе кайрӗҫ пулмалла, вӗсем Лукашкӑпа, хӑйсен тӑванӗпе калаҫнӑ пек, ирӗккӗн калаҫма пуҫларӗҫ.
Подъехал Лукашка, остановил лошадь, бойко произнес обычное приветствие, и ногайки, видимо, обрадовались и заговорили с ним свободно, как с своим братом.

Маттур кабардинец, хӑш урине малтан ярса пусма пӗлмесӗр, ҫунатланса ҫӳлелле хӑпарса кайма шутланӑ пек, пур урисемпе те харӑс тӗпӗртетсе илчӗ; анчах Лукашка ӑна мӑнтӑр аяккисем тӑрӑх саламатпа пӗрре ӗнтсе илчӗ, унтан тепре, виҫҫӗмӗш хут — вара кабардинец, шӑлӗсене йӗрсе пӑрахса тата хӳрине тӑратса, тулхӑрса, кайри урисем ҫинче тӑпӑртатма пуҫларӗ те казаксен ушкӑнӗнчен темиҫе утӑм чухлӗ уйрӑлчӗ.
Добрый кабардинец засеменил всеми ногами вдруг, не зная, на какую ступить, и как бы желая на крыльях подняться кверху; но Лукашка раз огрел его плетью по сытым бокам, огрел другой, третий — и кабардинец, оскалив зубы и распустив хвост, фыркая, заходил на задних ногах и на несколько шагов отделился от кучки казаков.

Лукашка йӗвенне карт! туртрӗ, куҫхаршисене хаяррӑн пӗркелерӗ, шӑлӗсене ҫыртрӗ те саламатне пуҫ ҫине ҫӗклесе сулкалашса илчӗ.
Лукашка вздернул поводья, строго нахмурился, стиснул зубы и взмахнул плетью над головой.

— Калаҫса тӑр кунта, — кӑшкӑрать Лукашка, — вӑта хапхаран каяс пулать…
— Толкуй тут, — кричал Лукашка, — в средние ворота ехать надо.

Пуринчен те малта хӑйӗн сарлака кабардин лаши ҫинче Лукашка пырать.
Впереди всех на своем широком кабардинце ехал Лукашка.