Шырав

Бунчук

Бунчук Максимка ӳчӗ вилес умӗн асаплӑн туртӑна-туртӑна илнине пӑхса выртрӗ-выртрӗ те пуля шӑтарса янӑ пуҫӗнчен пӗрӗхсе тухнӑ юн сирпӗнчӗкӗсене типтерлӗн пулемет ҫумӗнчен шӑлса илчӗ.
Поглядел Бунчук, как корежила агония Максимкино тело, и заботливо вытер с пулеметного ствола кровь, брызнувшую из дырявой Максимкиной головы.

Бунчук ӑна тӑхӑнтарса тумлантарчӗ, этем нӗрне кӗртрӗ.
Бунчук его приодел, примолвил.

Унтан вӑл Ростова пырса тухнӑ; касса вӗлернӗ есаулран хывса илнӗ кӗмӗл хӗҫне, аллинче юлнӑ ут хатӗрӗсене, шӑлаварӗпе шевровӑй аттине «очколла» выляса ярса, ҫаппа-ҫарамаспа пӗрех Бунчук командине пырса кӗнӗ.
Объявился он уже в Ростове, вскорости проиграл в «очко» серебряную шашку, взятую у зарубленного им есаула, проиграл оставшуюся на руках конскую справу, шаровары, шевровые сапоги и нагишом пришел в команду к Бунчуку.

Ҫакӑн хыҫҫӑн Бунчук юратнӑ тусӗ хӑйне чунтан савса ачашланине ҫеҫ мар, вӑл хӑйӗншӗн тӑван амӑшӗ пек ӑшшӑн, ырӑ кӑмӑллӑн тӑрӑшнине те ҫывӑхран туйса пурӑнчӗ.
И после этого Бунчук долго ощущал на себе не только ласку любимой, но и ее теплую, налитую вровень с краями материнскую заботливость.

Бунчук унӑн пӳрнисене пӑчӑртаса хуллен шӑтӑртаттарчӗ, чарса пӑрахнӑ, тӑшманла пӑхакан тӗссӗр хура куҫӗсенчен вичкӗннӗн шӑтарса тинкерчӗ, пуҫне шалкӑм ҫапнӑ пек чӗтрентерсе, тытӑнчӑклӑн ыйтрӗ:
Бунчук сжал ее пальцы так, что они слабо хрустнули, в расширенные, смутно черневшие, враждебные глаза врезал свой взгляд, спросил, заикаясь, паралично дергая головой:

Бунчук ӑна ыталаса чуп турӗ; унтан, пӗтӗм ӑс-тӑна пырса ҫапнӑ хӑрушӑ намӑса ниҫта шӑнӑҫтараймасӑр, чӑтма ҫук сехӗрленсе ӳксе, хӑй пултарайманнине сиссе илчӗ.
Бунчук целовал ее и с ужасом, с великим, захлестнувшим все его сознание, стыдом чувствовал, что он бессилен.

Анна кӑштах пӗшкӗнчӗ, ӑшӑ аллине Бунчук тути ҫине хучӗ.
Анна нагнулась, теплую ладонь положила Бунчуку на губы.

Бунчук ҫывӑрма выртрӗ.
Бунчук лег спать.

Бунчук, тумтирне хывса ҫакса, савӑнӑҫлӑ кулӑпа чӗтренсе каларӗ:
Бунчук разделся, с дрожащей радостной улыбкой сказал:

Ҫурхи хӗвелпе шӑранса тӑракан ҫавнашкал пӗр янкӑр уяр кун Бунчук киле ытти чухнехинчен иртерех таврӑнчӗ те, Аннӑна килте курса, тӗлӗнсе кайрӗ.
В один из таких политых солнцем, пригожих дней Бунчук вернулся домой раньше обычного и удивился, застав Анну дома.

Бунчук сӑсси, вӑл таҫта инҫете-инҫете кайса пынӑ пек, шӑппӑн та уҫӑмсӑррӑн илтӗнчӗ.
— Голос Бунчука становился глуше, невнятней, словно отходил он все дальше и дальше.

Бунчук, ӑна хирӗҫ тӳртӗн ҫаврӑнса тӑрса, пӳрнисемпе чӳрече кантӑкне тӑкӑртаттарса илчӗ.
Бунчук повернулся к ней спиной, побарабанил в окно.

Бунчук хура ҫӑмлӑ, хӑлатӑнни пек шултра чӗрнеллӗ аллисене чӑмӑртаса малалла кӑнтарса кӑтартрӗ, унтан чӗркуҫҫийӗ ҫине усрӗ те пӑшӑлтатса каларӗ:
— Бунчук вытянул вперед сжатые, черноволосые, как у коршуна когтистые, руки; роняя их на колени, шепотом сказал:

— Шӑршлӑ ҫӳп-ҫапа пӗтерес пулать, анчах ҫав ӗҫрен йӗрӗнсе тӑраҫҫӗ!.. — чышкипе сӗтеле кӑрслаттарса, юнӑхнӑ куҫӗсене хӑвӑрт-хӑвӑрт мӑчлаттарса, хытах кӑшкӑрса ячӗ хальхинче Бунчук.
— Грязь надо уничтожить, а этим делом брезгают!.. — уже кричал Бунчук, грохая кулаком по столу, часто мигая кровянистыми глазами.

Бунчук, кӑкӑрӗнче тӑвӑлса капланнӑ ҫиллине кӑшкӑрса кӑларса янӑ евӗр, тӳрех йӑвашланса кайрӗ.
Бунчук потух как-то сразу, словно криком выплеснул скопившееся в груди бешенство.

Бунчук унӑн аллине хӗскӗчлесе пӑчӑртарӗ, шӑлӗсене кӑчӑртаттарчӗ, стена еннелле ҫаврӑнса выртрӗ.
Бунчук стиснул ее руку, заскрипел зубами, отвернулся к стене.