Шырав

Петро

Ӗнтӗ Петро уншӑн ҫывӑх тӑванӗ мар, уйрӑлса кайма вӑхӑчӗ ҫитнӗ, вӑхӑтлӑха кӑна килнӗ хӑна ҫеҫ пулчӗ.
Был Петро теперь не своим, а недолгим гостем, с которым пришла пора расстаться.

Петро кӗлетки хуллен ирӗлсе пырать, ун айӗнче шупка хӗрлӗ шыв кӳлленет.
Петро медленно оттаивал, под ним стояла лужица розоватой воды.

Урайӗнче пӑхса ӗненмелле мар пӗчӗк, пӗтӗмпех типсе-хӑрса кайнӑ сӑнлӑ Петро выртать.
Петро лежал на полу странно маленький, будто ссохшийся весь.

— Ак вӑл, пирӗн савнӑ Петро Пантелевич!
— Вот он, наш любушка Петро Пантелеевич!

Ун чухне шурӑ ҫӳҫлӗ те яланах сӗвӗнчӗк каҫӑр сӑмсаллӑ Петро каснӑ-лартнӑ кӑркка пек кӑлтӑртатма, кӑркка сассине ҫавнашкалах питӗ путӗшле ача чӗлхи ҫине куҫарма пултаратчӗ.
Петро, тогда белоголовый, с вечно облупленным курносым носом, мастерски подражал индюшиному бормотанию и так же переводил их говор на свой детский, потешный язык.

Вӑл хӗрлисене Елански чиккине ҫитиччен ниҫта та курманни тата хӗҫпе тураса тӑкнӑ вунӑ казак Петро Мелеховпа пӗрле ҫавӑнтах, ҫыр хӗрринче, йӑваланса выртни ҫинчен хыпарларӗ.
С известием, что красных не обнаружено до Еланской грани и что Петро Мелехов с десятью казаками лежат, изрубленные, там же, в вершине яра.

Петро пурнӑҫӗнчи юлашки вӑйӗпе, кӑкӑрӗн сулахай енчи пуля шӑтарнӑ вырӑна ҫатӑрласа тытса, аялти кӗпин ҫухине аяккалла сирсе хучӗ.
Последним в жизни усилием Петро с трудом развернул ворот нательной рубахи, обнажив под левым соском пулевой надрез.

Кум, ан вӗлерӗр мана! — тархасласа каларӗ те Петро, Мишка наганне кӑкӑр ҫӳллӗш ҫӗклесе те ӗлкӗрнине асӑрхаса, куҫне темле йӑмӑх япалана курас килнӗ пек чарса пӑрахрӗ, пуҫне сикме хатӗрленнӗ чухнехи евӗр хулпуҫҫи хушшинелле хутлатрӗ.
Кум, не казните меня! — попросил Петро и, увидев, что Мишка уже поднял на уровень его груди наган, расширил глаза, будто готовясь увидеть нечто ослепительное, как перед прыжком, вобрал голову в плечи.

Петро вӗткеленсе ӳкрӗ, хывнӑ ҫӑм чӑлхасене атӑ кунчи ӑшне тӗркелесе чиксе, тӳрленсе тӑчӗ те юр ҫинче сарӑрах шурӑ тӗслӗ курӑнакан ҫара урисемпе кӗрӗк пиншак ҫинчен юр ҫине анса тӑчӗ.
Петро засуетился, скомкал снятые с ног шерстяные чулки, сунул их в голенища, выпрямившись, ступил с полушубка на снег босыми, на снегу шафранно-желтыми догами.

Петро, кӗрӗк пиншакне йӑпӑр-япӑр хывса, типтерлӗн юр ҫине майласа хучӗ; пиҫиххине салтрӗ, ҫӗлӗкне, симӗс кӗпине хыврӗ; кӗрӗк пиншакӗн арки ҫине ларса, сӑнӗпе кӑвакарнӑҫем кӑвакарса, аттине туртма пуҫларӗ.
Петро проворно скинул полушубок, бережно свернул и положил его на снег; снял папаху, пояс, защитную рубашку и, присев на полу полушубка, стал стаскивать сапоги, с каждой секундой все больше и больше бледнея.

Петро вышел последним.

Петро тӗлӗкри пек анкӑ-минкӗлӗхне ҫав тери асаплӑн тӗрмекленсе сирчӗ.
Петро страшным усилием стряхнул с себя сонную одурь.

— Петро Мелехов!
— Петро Мелехов!

«Канашлаҫҫӗ», — шухӑшларӗ те Петро, ӳт-пӗвӗнчи тар парӗсем сарлакан уҫӑлса кайнӑ пек, ҫан-ҫурӑмӗ, кӑкӑр лупашки, пичӗ тӑрӑх тар тумламӗсем йӑрласа юхса анчӗҫ…
«Советуются», — подумал Петро, и снова пот, словно широко разверзлись все поры тела, покатился по спине его, по ложбине груди, лицу…