Шырав

Ксени

«Манӑн мӗн те пулин тӑвас пулать! — шухӑшларӗ Ксени, ним тума пӗлмесӗр.
«Я должна что-то сделать сейчас! — лихорадочно соображала Ксения.

Ксени курчӗ: Авдотйӑн аллине тыта-тыта чӑмӑртарӗҫ, кашнинех ӑна сӗртӗнсе, ун ҫине ӑшшӑн йӑл кулса пӑхас килнӗ пек, хулпуҫҫинчен силлерӗҫ, кӑшкӑрса темскер каларӗҫ.
Ксения видела, как Авдотье жали руки, трясли за плечи, кричали что-то, словно каждому хотелось дотронуться до нее, согреть улыбкой, взглядом.

«Ӗнер мӗнле нимӗн те ӑнланаймарӑм-ха эпӗ, нимӗне те тӗплӗн пӗлеймерӗм, — шухӑшларӗ Ксени, ҫак пӗр сывлӑшпа сывлакан залра хӑйне ҫухалса кайнӑ пек тата пӗччен тӑрса юлнӑ пек туйса.
«Как же я вчера ничего не поняла, ни в чем не разобралась? — думала Ксения, чувствуя себя затерянной и одинокой в этом дышащем одним дыханием зале.

Гневышева трибунӑ ҫине тухсан, мӗншӗн пурте сасартӑк хӑлхисене чӑнк тӑратса шӑпӑрт пулнине Ксени ӑнланмарӗ.
Ксении было невдомек, почему появление на трибуне Гневышевой заставило всех сразу насторожиться и замолчать.

Куна ӗнер бюрора мӗншӗн шарламарӗ-ха вӑл?» — пуҫне усса, никам ҫине те пӑхмасӑр, пусӑрӑнчӑклӑн шухӑшларӗ Ксени.
И почему она не сказала этого вчера на бюро?» — опустив голову и ни на кого уже не глядя, подавленно думала Ксения.

«Ара мӗскер — пурте ухмаха тухман пуль-ҫке вӗсем!» — шухӑшларӗ Ксени, Черкашинӑн хумхануллӑ та хӑюллӑ питӗнчен пӑхса, хӑй тин ҫеҫ илтнинчен темскер тата усалраххи, хӑрушӑраххи пулассине туйнипе хытса кайса.
«Да что они все — с ума посходили?» — глядя на взволнованное, полное отчаянной смелости лицо женщины, подумала Ксения, замирая от предчувствия чего-то еще более недоброго и страшного, чем она только что слышала.

«Неушлӗ пӗтӗм ӗҫе ҫав улӑм пӗтерсе хурӗ? — иккӗленчӗ Ксени.
«Неужели все погубит какая-то солома? — растерянно недоумевала Ксения.

Анчах акӑ Ксени Дымшаков алӑ ҫӗкленине курчӗ, вара зал, ҫак асӑрхамалӑх та ҫук пек хусканӑва пӑхӑнса, шӑпӑрт пулчӗ.
Но вот Ксения увидела, как поднял руку Дымшаков, и зал сразу подчинился этому простому, почти незаметному движению и стих.

Халӗ Ксени Дымшакова ӑмсанса та илчӗ: епле ирӗклӗн тыткалать-ха вӑл хӑйне!
Ксения поймала себя на том, что даже завидует той естественности и свободе, с какой ведет себя Дымшаков.

Шавласа кайнӑ зала чарма хӑтланса, Ксени темиҫе хутчен те ура ҫине тӑчӗ, анчах унӑн сасси, ҫак кӗрлевлӗ шавпа танлаштарсан, хӑватлӑ шыв сикки ҫинчи турпас пек ҫеҫ пулчӗ.
Ксения несколько раз вставала, пытаясь унять разбушевавшийся зал, но голос ее, как щепку, относило клокочущим водоворотом.

Ксени малтан вӑл сӑмах ыйтсанах: юрать-ха пуҫласа парать тесе савӑннӑччӗ пулсан, халӗ унӑн кашни сӑмахне пӑшӑрханса итлесе ларчӗ.
И если вначале Ксения обрадовалась ее выступлению как разрядке, то теперь с тревогой прислушивалась к каждому ее слову.

Ксени залра ларакан ҫынсенчен тӗлӗнсех кайрӗ — вӗсем хӑйсене ирӗклӗн тытма пуҫларӗҫ, Агашӑн кашни сӑмахӗ хыҫҫӑн шавлӑн кула-кула ячӗҫ, ахӑлтатса кулни ретрен рете куҫрӗ, зал вара кассӑн-кассӑн ҫил вӗрнӗ чух пуҫ кӑларакан ыраш пусси хумханнӑ пек, пӗрре пӗр еннелле, тепре тепӗр еннелле тайӑлчӗ.
Ксения не узнавала сидевших в зале людей — сковывавшее их оцепенение исчезло, они отвечали на каждое замечание Агаши взрывом смеха, по рядам шел клокочущий гул, и, словно мод сильными порывами ветра, зал, как выколосившаясь рожь, то клонился и одну сторону, то вновь выпрямился, чтобы через минуту качнуться в другую.

«Акӑ вӑл никамран та хӑрамарӗ-ҫке! — хаваслӑн шухӑшларӗ Ксени.
«Вот не побоялась же она никого! — обрадованно думала Ксения.

Вырӑссем ҫакӑн пек тунине Ксени пӗрре ҫеҫ асӑрхаман ӗнтӗ: амӑшӗнне те, ытти хресчен хӗрарӑмӗсенне те асӑрханӑ.
Ксения не раз наблюдала это чисто русское движение у матери и других крестьянок.

Цапкин хӗрарӑм ятне савӑнӑҫлӑн каларӗ те, Ксени Черкашина патнелле пӗшкӗнчӗ:
Цапкин торжественно назвал фамилию какой-то женщины, и Ксения наклонилась к Черкашиной.

Халӗ ӗнтӗ Ксени пуху киревсӗр вӗҫленессине мӗн чухлӗ те пулин тӑсма, ҫак пусса тӑракан шӑплӑха сирсе яма пултаракан кирек мӗнле вӑй тупӑнсан та питӗ хавас пулӗччӗ.
Теперь Ксения была бы рада всему, что могло хоть на какое-нибудь время отсрочить несуразный конец собрания, заполнить эту давящую тишину.

«Турӑҫӑм! — шухӑшларӗ Ксени, хӑйне намӑс пулнипе хӗрелсе кайса.
«Боже мой! — краснея от неловкости и стыда, думала Ксения.

Ксени самах ыйтрӗ те ура ҫине тӑчӗ.
Ксения попросила слова и поднялась.

«Сасартӑк никам та тухса каламасан? — шухӑшларӗ Ксени хӑраса.
«А что, если вдруг вообще никто не станет говорить? — с ужасом подумала Ксения.