Шырав

Фелим

Фелим умне вилӗм тухса тӑрать.
Жизнь Фелима под угрозой.

Это крик очнувшегося Фелима.

— Эпир ҫакна пуҫтарса хурсан, лайӑхрах пулмӗ-ши? — тесе сӗнет юн юхтарма юратакан Барахо, Фелим ҫине кӑтартса.
— Не лучше ли нам покончить с этим? — предлагает кровожадный Барахо, указывая на Фелима.

Ҫав язычник туррин алтарӗ умӗнче чӗркуҫленсе тӑнӑ хыҫҫӑн, — вӑл туррӑн представителӗ кунта мононгахельски виски савӑчӗ пулнӑ ӗнтӗ, — ҫавӑн хыҫҫӑн пӗр сехетренех Фелим асап курассинчен йӑлтах хӑтӑлнӑ, хӑй ҫылӑхӗсенчен хӑтӑлман пулин те.
Уже через час после того, как Фелим преклонил колени перед алтарем этого языческого божества, представленного в образе бутыли с мононгахельским виски, он освободился от всех страданий, хотя и не был освобожден от грехов.

Хӑш чухне Фелим пуҫӗнчи ҫӳҫне турта-турта татнӑ, тӑнлавӗсене аллисемпе хытӑ пӑчӑртаса тытнӑ, тата хам ҫывӑрмастӑп-ши, ҫак хӑрушӑ сӑна чӑнах та куртӑм-ши, тесе куҫӗсене сӑтӑркаланӑ.
Порою Фелим рвал на голове волосы, судорожно сжимал руками виски и протирал глаза, точно стараясь убедиться, что он не спал и на самом деле видел этот жуткий образ.

Паллах, Фелим О'Нил илтмен ӗнтӗ.
Только не Фелим О'Нил.

Фелим чарӑнмасӑр, каялла ҫавӑрӑнса пӑхмасӑр чупрӗ.
Фелим бежал, не останавливаясь и не оглядываясь назад.

Тепӗр секундӑран Фелим тӳремлӗх еннелле ҫурӑмӗпе ҫаврӑнчӗ те, вӑйсӑрланса кайнӑ урисем чупма пултарнӑ таран, тӑвайкки тӑрӑх аялалла вӗҫтерчӗ.
В следующую же секунду Фелим повернулся спиной к равнине, а еще через секунду он уже мчался вниз по откосу со скоростью, на которую только были способны его подкашивающиеся ноги.

Лаша ун еннелле хӑяккӑн ҫаврӑнсассӑн, Фелим вилӗ ҫыннӑн хӑрушӑ сӑн-питне, пӗтӗмпех юн хытса ларнӑ сӑн-пите курчӗ, е ӑна ахаль курнӑ пек туйӑнчӗ-ши ку.
Когда лошадь повернулась к нему боком, Фелим увидел — или, может быть, ему показалось, что он видит страшное лицо мертвеца, покрытое запекшейся кровью.

Юланут ҫинчен куҫӗсене илмесӗр, Фелим сасартӑк пӗтӗмпех чӗтреме пуҫларӗ те сехри хӑпнипе хытсах кайрӗ.
Не отводя глаз от всадника, Фелим вдруг весь задрожал и застыл от нового прилива ужаса.

Турӑ лаша хуҫа лаши пулнине Фелим ӗнтӗ тахҫанах палласа илчӗ; ҫав лаша тӑрук аяккалла пӑрӑнчӗ те каялла ҫеҫенхирелле чупрӗ.
Гнедой, в котором Фелим уже давно узнал лошадь хозяина, круто повернул и поскакал обратно в степь.

Фелим хӑй сӑмахне пӗтерсе, юлашки ыйтуне парсан, Тарӑ ӑна хирӗҫ йынӑшса, уласа ҫеҫ илнӗ.
Когда Фелим задал последний вопрос, закончивший длинную тираду, Тара в ответ только жалобно взвыла.

Фелим сассинче ӗнтӗ сехре хӑпни палӑра пуҫларӗ.
В голосе Фелима звучал ужас.

— Моисей амӑшӗ! — тесе кӑшкӑрса ячӗ Фелим.
— Мать Моисея! — закричал Фелим.

Фелим пӗр хушӑ ним шарламасӑр юланута сӑнаса пӑхса тӑчӗ.
Фелим некоторое время молча наблюдал за всадником.

Фелим тӗлӗнсе кайрӗ: «Мӗншӗн ҫавӑн пек пӑчӑ каҫ хуҫа хӑй хулпуҫҫине серапэ витсе янӑ-ха?» терӗ.
Фелим только удивился, почему хозяин набросил серапэ себе на плечи в такой душный вечер.

Фелим хӑй хуҫи килессине ним шарламасӑр пӑхса тӑнӑ.
Фелим молча смотрел в том направлении, откуда он ждал своего хозяина.

— Атя, Тарӑ! — тесе кӑшкӑрчӗ Фелим.
— Пойдем, Тара! — закричал Фелим.

Фелим тӑчӗ те алӑк патнелле кайрӗ.
Фелим встал и направился к двери.