Шырав

Лятьевский

Лятьевский хул пуҫҫине сиктерсе илчӗ.
Лятьевский пожал плечами:

Пӗррехинче ҫакӑнпа тарӑхса ҫитнӗ Лятьевский ӑна ҫапла каласа хучӗ:
Пока наконец выведенный из терпения Лятьевский как-то не сказал ему:

Лятьевский хурланса кӑшкӑрчӗ:
Лятьевский трагически восклицал:

Ҫакнашкал минутсенче Лятьевский, кӗнекине хурса, пӗртен-пӗр куҫне хӗссе илет, мӑшкӑлласа кулма пӑхать:
В такие минуты Лятьевский, отложив книгу, щурил единственный глаз, саркастически улыбался:

Вӗсенчен кашниех хӑйӗн вӑхӑтне тӗрлӗ майпа ирттерет: Половцев сӗтел хушшинче сехечӗ-сехечӗпе вараланса пӗтнӗ хулӑн картсене платна пӳрнисемпе сара-сара хурать, Лятьевский, вырӑнӗ ҫинчен тӑмасӑр, кашни сӑмаха ҫӑвар тулли каласа, хӑй аллинчи пӗртен-пӗр кӗнекине — Сенкевичӑн «Камо грядеши?» кӗнекине — ҫирӗммӗш хут вулать.
Каждый из них по-своему убивал время: Половцев часами просиживал за столом, раскладывая пасьянсы, брезгливо касаясь толстыми пальцами замусоленных, толстых карт, а Лятьевский чуть ли не в двадцатый раз, не вставая с койки, перечитывал единственную имевшуюся у него книгу «Камо грядеши?» Сенкевича, смаковал каждое слово.

— Этемӗн хӑш-пӗр туйӑмӗсене эсир пӗтӗмпех ҫухатман-ха, — шӑппӑн тӗксе каларӗ Лятьевский, Половцев ҫине шӑтарас пек пӑхса.
— А вы еще не полностью утратили некоторые человеческие чувства, — тихо, намекающе проговорил Лятьевский, глядя на Половцева в упор.

Лятьевский хул пуҫҫине сиктерсе илчӗ:
Лятьевский пожал плечами:

— Халех пурнӑҫлатӑп, — савӑнӑҫлӑн тавӑрчӗ Лятьевский.
Лятьевский весело отозвался: — Сию минуту будет исполнено.

Малти пӳлӗмӗн ӑшӑ урайӗнче Лятьевский ҫара урисемпе шӑппӑн пусса утса ҫӳрет.
Лятьевский, мягко ступая босыми ногами, ходил по теплым половицам горенки.

Каҫхи сулхӑн шӑрши ҫапнӑ, уҫӑлса ҫӳренипе хавхаланнӑ савӑк Лятьевский алкумӗнчен шыв тултарнӑ витре илсе кӗчӗ те, асӑрханса, чечеке унта лартрӗ.
Лятьевский, пропахший ночной свежестью, возбужденный прогулкой, веселый, принес из сеней ведро с водой, бережно опустил в него цветы.

Пӗррехинче, тӗттӗмленсен, Лятьевский пӳртрен систермесӗр тухса шурӗ те тул ҫутӑлас умӗн ҫеҫ пӗр ҫӗклем нӳрлӗ чечек йӑтса килчӗ.
А однажды с наступлением темноты Лятьевский незаметно исчез из дома и появился только перед рассветом, притащив с собой целую охапку влажных цветов.

Половцевпа Лятьевский ҫаплах Яков Лукичӑн малти пӗчӗк пӳлӗмӗнче кичемлӗхпе тата ӗҫсӗр аптраса лараҫҫӗ, ҫапла вӑрӑм кун-ҫӗре ирттереҫҫӗ.
Дурея от скуки, с каждым днем все больше морально опускаясь от вынужденного безделья, Половцев и Лятьевский по-прежнему коротали дни и ночи в тесной горенке Якова Лукича.

Анчах Лятьевский сивӗ аллипе Яков Лукича алӑран ярса тытать те, ун ҫумне тайӑлса, вӑрттӑн ҫапла пӑшӑлтатать:
Но Лятьевский берет холодной рукою руку Якова Лукича, наклоняясь к нему, доверительно шепчет:

Акӑ вӑл, капӑр та ҫамрӑк каччӑ, йӑлт туй тумӗ тӑхӑннӑскер, чиркӳре аналой умӗнче тӑрать, ун ҫумӗнче — венчете кӗрекен хӗрӗн вӑрӑм кӗпипе, шурӑ пӗлӗт килсе хупланӑ пек, чӗнтӗр пӗркенчӗк айӗнче Лятьевский урисене шуххӑн выляткалать, Яков Лукич ҫине ясар куҫӗпе иркеленсе пӑхать, намӑса пӗлмесӗр, йӗрӗнтерсех, вӗҫӗмсӗр куҫ хӗсет.
То ему снилось, что он стоит в церкви возле аналоя, молодой и нарядный, в полном жениховском уборе, а рядом с ним — в длинном подвенечном платье, весь, как белым облаком, окутанный фатой, лихо перебирает ногами Лятьевский и пялит на него блудливо насмешливый глаз и все время подмигивает им бесстыже и вызывающе.

Тул ҫутӑлмасӑр та куҫ хупмарӗ вӑл, Восстани чиперех пулас пек те туйӑнчӗ ӑна, анчах тӗп пулас шухӑш та шиклентерчӗ, вара вӑл хӑй ҫӑмӑлттай пулнӑшӑн, Половцевпа Лятьевский пек пӗтнӗ ҫынсемпе ҫыхланнӑшӑн кайран та пулин ӳкӗнсе илчӗ.
До самого рассвета он не сомкнул глаз, надежды на успех восстания сменялись у него опасениями провала и запоздалыми раскаяниями по поводу того, что очень уж опрометчиво связал свою судьбу с такими отпетыми людьми, как Половцев и Лятьевский.

Вӑл пӗр йӗнерне алла та илнӗччӗ ӗнтӗ, анчах Лятьевский пуҫран ҫапнӑ пек сиксе тӑчӗ, куҫне-пуҫне салатса-пӑрахса, чашкӑрса илчӗ:
Он уже взял было на руки одно седло, но тут Лятьевский вскочил с кровати как ошпаренный, бешено сверкая глазом, зашипел:

— Ну, апла пулсан, эпӗ сӗм ватлӑха ҫити чиперех пурӑнма пултаратӑп, тен, ӗмӗрех пурӑнӑп, — терӗ кулса Лятьевский, унтан, усал сӑмахпа вӑрҫса илсе, стена енне ҫаврӑнса выртрӗ.
— Ну, в таком случае я могу спокойно жить до глубокой старости, а может быть, проживу вечно, — усмехаясь, сказал Лятьевский и, матерно выругавшись, отвернулся лицом к стене.

Лятьевский кравать ҫинчен ҫӗкленчӗ.
Лятьевский привстал на кровати.

Лятьевский лӑпкӑн, васкамасӑр кравать ҫине выртрӗ те икӗ аллине те пуҫӗ хыҫне тытрӗ.
Спокойно и не торопясь Лятьевский прилег на кровать, закинул за голову руки.