Шырав

Ковалев

Мӗнле-ха Ковалев хӑй сӑмси ҫухални ҫинчен хаҫат урлӑ пӗлтерме юраманнине чухласа илме пултарайман?
— Как Ковалев не смекнул, что нельзя чрез газетную экспедицию объявлять о носе?

Кун хыҫҫӑн ҫынсем Ковалев майора ялан кулса ҫӳренине ҫеҫ курнӑ, вӑл мӗнпур хитре хӗрарӑмсем хыҫҫӑн чупнӑ, пӗррехинче Гостинӑй дворти лавкка умӗнче темле орден ленти те илсе тӑнӑ.
И после того маиора Ковалева видели вечно в хорошем юморе, улыбающегося, преследующего решительно всех хорошеньких дам и даже остановившегося один раз перед лавочкой в Гостином дворе и покупавшего какую-то орденскую ленточку.

Ҫак кунран пуҫласа вара Ковалев майор ним пулман пекех Невски проспектпа ҫӳрет, театрсенче те, пур ҫӗрте те пулать.
И маиор Ковалев с тех пор прогуливался, как ни в чем не бывало, и на Невском проспекте, и в театрах, и везде.

«Аван, аван, мур илесшӗ!» шухӑшларӗ Ковалев хӑй тӗллӗн.
«Хорошо, хорошо, чорт побери!» подумал про себя Ковалев.

Хырӑнса пӗтерсенех Ковалев васкаса тумланчӗ те извозчик тытса тӳрех кондитерскине чуптарчӗ.
Когда всё было готово, Ковалев поспешил тот же час одеться, взял извозчика и поехал прямо в кондитерскую.

— Ну, ну, ну, асту! — кӑшкӑрса ячӗ Ковалев.
«Ну, ну, ну, смотри!» закричал Ковалев.

Ковалев ларчӗ.
Ковалев сел.

— Малтан кала: аллусем таса-и? — аякранах кӑшкӑрчӗ ӑна Ковалев.
«Говори вперед: чисты руки?» кричал еще издали ему Ковалев.

«Эхе!» терӗ Ковалев, хавасланнипе кӑтех ҫара уран ташша ҫапмарӗ, Иван пырса кӗш ҫеҫ кансӗрлерӗ.
«Эге!» сказал Ковалев, и в радости чуть не дернул по всей комнате босиком тропака, но вошедший Иван помешал.

Тепӗр чух ӗненмелле те мар, сасартӑк ҫав статски советник пулса хула тӑрӑх ҫӳресе мӗнпур хулана пӑхӑнтарнӑ сӑмса хӑйӗн вырӑнне, Ковалев майорӑн икӗ питҫӑмарти хушшине ним пулман пекех вырнаҫса ларнӑ.
Иногда вовсе нет никакого правдоподобия: вдруг тот самый нос, который разъезжал в чине статского советника и наделал столько шуму в городе, очутился как ни в чем не бывало вновь на своем месте, то есть именно между двух щек маиора Ковалева.

Кайран Ковалев сӑмси Невски проспектра мар, тахҫантанпах, Хозрев-Мирза пурӑннӑ вӑхӑтранпах, Таврически садра уҫӑлса ҫӳрет тенӗ сӑмах сарӑлчӗ.
— Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос маиора Ковалева, что будто бы он давно уже там; что когда еще проживал там Хосрев-Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы.

Конюшеннӑй урамри ташлакан тенкелсем ҫинчен пыракан сӑмахсем те манӑҫа юлманччӗ-ха, ҫавӑнпа та часах Ковалев коллежски асессорӑн сӑмси шӑпах 3 сехетре Невски проспектра уҫӑлса ҫӳрет тенӗ сӑмах сарӑлнинчен тӗлӗнмелли те ҫук.
Притом история о танцующих стульях в Конюшенной улице была еще свежа, и потому нечего удивляться, что скоро начали говорить, будто нос коллежского асессора Ковалева ровно в 3 часа прогуливается по Невскому проспекту.

«Ҫук, — терӗ Ковалев, ҫырӑва вуласа тухсан.
«Нет», говорил Ковалев, прочитавши письмо.

Сире хисеплекен, сире пӑхӑнса тӑракан Платон Ковалев».
Впрочем, с совершенным почтением к вам, имею честь быть Ваш покорный слуга Платон Ковалев.

Пысӑк хуйха ӳкнипе Ковалев унӑн сӑнне те астуса илеймерӗ, хура фрак айӗнчен курӑнакан юр пек шурӑ кӗпе ҫаннисене ҫеҫ курса юлчӗ.
Ковалев не заметил даже лица его и в глубокой бесчувственности видел только выглядывавшие из рукавов его черного фрака рукавчики белой и чистой как снег рубашки.

— Ҫук, ҫук, нимпе те сутмастӑп! — кӑшкӑрса ячӗ ним тума аптранӑ Ковалев майор: «луччӗ сая кайтӑр!»
«Нет, нет! ни за что не продам!» вскричал отчаянный маиор Ковалев: «лучше пусть он пропадет!»

Ырӑ ҫын пулӑр, — терӗ Ковалев, йӑлӑнса: «май ҫук-и вара? мӗнле те пулин лартӑр вырӑнне; лайӑхах лартмасан та, вырӑнӗнче тытӑнса тӑрсан та юрать, тепӗр чухне ӑна эпӗ ӳкесрен пӳрнепе те тӗртсе тӑма пултаратӑп.
Сделайте милость», произнес Ковалев умоляющим голосом: «нет ли средства? как-нибудь приставьте; хоть не хорошо, лишь бы только держался; я даже могу его слегка подпирать рукою в опасных случаях.

— Лайӑх та! мӗнле-ха эпӗ сӑмсасӑр юлам? — терӗ Ковалев, Хальхинчен начар пулма пултарас ҫук ӗнтӗ!
«Вот хорошо! как же мне оставаться без носа?» сказал Ковалев, «Уж хуже не может быть, как теперь.