Шырав

Ефимка

— Ҫывӑрсам, Верка, — ӳпкелешнӗ майлах каларӗ Ефимка.
— Спи, Верка, — почти жалобно попросил Ефимка.

Эпӗ, Ефимка, кӗнекесем вуланӑ.
Я, Ефимка, книжки читала.

— Мӗншӗн-ха вара ӗнин вилмелле? — ӑнланаймарӗ Ефимка, тӗлӗнчӗ ҫеҫ.
— Почему же это сдохла? — удивился и не понял Ефимка.

— Авӑ мӗн иккен! — ыйхӑланӑ сасӑпа хуравларӗ Ефимка.
— Еще что! — сонным голосом отозвался Ефимка.

— Ефимка, — аяк ҫине ҫаврӑнса выртрӗ Верка, — сан шутупа, социализм мӗнлерех пулмалла пек? — шутсӑр пӗлес килнипе ыйтрӗ вӑл.
— Ефимка, — с любопытством сказала, повернувшись на бок, Верка, — а какой, по-твоему, будет социализм?

— Мур илтӗрех ҫав Собакина! — каллех вӑрҫса илет Ефимка.
— Чтоб он пропал, этот Собакин! — опять выругался Ефимка.

Верка сарлака кашма ҫивитти йӑтса килнӗ ҫӗре Ефимка ларнӑ та сарса хуна брезент ҫинче пуртенкке чӗркет.
Когда Верка притащила широкую жесткую дерюгу, Ефимка, сидя на разостланном брезенте, перематывал портянки.

Ҫывӑрас пулать, — кӗскен хуравларӗ Ефимка.
Спать надо, — коротко ответил Ефимка.

— Мӗн тӑван эсӗ, Ефимка? — брезент шӑналӑка урапа ҫинчен туртса антаракан Ефимка патне пырса тӑрса, ыйтрӗ Верка.
— Что ты, Ефимка? — спросила Верка, подходя к нему в то время, когда он стаскивал с телеги брезентовое полотнище.

Кам пултӑр тата? — хаяррӑн кӑшкӑрчӗ Ефимка, ҫынсем ҫывӑхнех пырса тӑнӑ сарӑ турӑ лашана чӑмӑрӗпе ҫапса илчӗ, унтан, чӑртлаттарса сурса, урапасем патнелле уттарчӗ.
Вот кто! — злобно выкрикнул Ефимка и, ударив кулаком любопытного каурого конька, плюнул и пошел к телегам.

— Ухмах эс! — хытах мар патлаттарса хучӗ те Ефимка, тӑрса, кӑвайтӑ патӗнчен пӑрӑнчӗ.
— Дура ты! — вполголоса сказал Ефимка и поднялся от костра.

Ефимка чӗнмест, анчах асӑрхать вӑл: Самойлов карчӑкӗ чӗтрекен кӑвак ҫӳҫлӗ пуҫне хӳшӗрен ытларах та ытларах кӑларса сӑнать, хӑй вара, калаҫакансен пӗр сӑмахне те илтмесӗр юлас марччӗ тесе, йӗрекен Розӑна пӗтӗм вӑйран алли ҫинче сиктерет.
Ефимка молчал, но он видел, как сбоку все больше и больше высовывается седая трясущаяся голова Самойлихи и как яростно укачивает Самойлиха плачущую Розку, стараясь не пропустить ни слова.

Валькӑна хам та йӑткалӑп, хушӑран эс, Ефимка, пулӑшкалӑн.
Где я Вальку поднесу, где ты, Ефимка, поможешь.

— Мӗнлерех меслетпе-ши? — тӗлӗнсе ыйтрӗ Ефимка.
— Как еще по-другому? — удивился Ефимка.

Ефимка каласа панӑ тӑрӑх, ырриех сахал-мӗн.
Но в том, что рассказал Ефимка, хорошего было мало.

— Ку та кирлӗ ӗҫ, — килӗшрӗ Ефимка, ывӑннӑскер, ҫерем ҫине лӑштах пулса ларчӗ.
— И то дело, — устало опускаясь на траву, согласился Ефимка.

— Ефимка…
— Ефимка…

Унтан ӑнкарса илчӗ те сасартӑках пит-куҫран тӗксӗмленчӗ, вара Ефимкӑна куҫран пӑхмасӑрах: — Эс, Ефимка, асту… Асӑрхануллӑрах пул… — терӗ.
И вдруг, догадавшись, она нахмурилась и сказала, не глядя Ефимке в глаза: — Ты, Ефимка, того… Поосторожней…