Шырав

Шырав ĕçĕ:

Алексей сăмах пирĕн базăра пур.

Алексей (тĕпĕ: Алексей) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ҫак этемсем: Илья, Петр, Алексей, Яков тата ытти Артамоновсем хӑйсен ӗҫӗ-хӗлӗпе вырӑс буржуазийӗ мӗнле пуҫланса кайнине, этем сӑн-сӑпатне ҫухатса, халӑх хушшинче хӑйсен ятне янине, халӑхран уйрӑлса кайнине, пӗтсе пынине кӑтартса параҫҫӗ.
Эти люди: Илья, Петр, Алексей, Яков и другие Артамоновы своими действиями показывают, как начинается русская буржуазия, потеряв человеческий облик, теряет свое имя в народе, уходит из народа, гибнет.

«Артамоновсен ӗҫӗ» ҫинчен // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с. — 298–300 с.

Алексей хуҫа пулма тӑрӑшать, пурне те хӑйне пӑхӑнтарасшӑн, пӗтӗм Российӑна хӑйӗн вотчини туса хурасшӑн, анчах ку Артамонов та, юлашкинчен, этем характерне ҫухатать, чунсӑр этем пулса тӑрать.
Алексей старался быть хозяином, хотел подчинить себе все, создать свою вотчину на всю Россию, но и этот Артамонов, в конце концов, потерял человеческий характер и стал бездушным человеком.

Артамоновсен иккӗмӗш ӑрӑвӗнчи ҫынсен шутне тата Алексей Артамонов (Илья племянникӗ) кӗрет.
В число людей второго поколения Артамоновых входит Алексей Артамонов (племянник Ильи).

Алексей Ильич хӑйӗн хунне, пьянцӑна, Барскин трактирне вут тӗксе хыптарма вӗрентрӗ, санӑн аҫу ӑна тавҫӑрса илчӗ те пьяницӑна вӗлермеллех хӗнеттермелле туса хучӗ.
Алексей Ильич научил тестя своего, пьяницу, трактир Барского поджечь, а твой отец догадался об этом, устроил, что убили пьяницу до смерти.

IV сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Ӗҫе хастарлӑн выляса туса пынипе Митя Алексей манерлӗ пулнӑ, анчах вӑл хуҫалла ҫӑткӑн пулни палӑрман, хӑй ҫӑмӑл та хаваслӑ сӑмахсем вылятнипе вӑл Серафим платнике аса илтернӗ, ҫакна ашшӗ те асӑрханӑ — пӗррехинче, каҫхи апат вӑхӑтӗнче, Митя сӗтел хушшинчи йывӑр та салху кӑмӑла сирсе, сапаласа ярсан, ашшӗ сассӑр кулса мӑкӑртатса илчӗ:
Своею бойкою игрою с делом Митя был похож на дядю Алексея, но в нём не заметно было хозяйской жадности, весёлым балагурством он весьма напоминал плотника Серафима, это было замечено и отцом; как-то во время ужина, когда Митя размёл, рассеял сердитое настроение за столом, отец, ухмыляясь, проворчал:

Манах, темӗн пысӑкӑш тимӗр шапа пек, ерипен аяккалла шуса пӑрӑннӑ, Петр Ильич Артамонов вара, Ольга патне кайса, ӑна Алексей ярмаркӑра мӗнле ӗҫсе ашкӑннисем ҫинчен каласа панӑ.
Медленно, как огромная черепаха, монах отползал прочь, а Пётр Ильич Артамонов шёл к Ольге, рассказывал ей о кутежах Алексея на ярмарке.

Унӑн арӑмӗ вылямалли япаласем пек пӗчӗк пӳллӗ пулнӑ, анчах унӑн пӗтӗм кӗлетки уйрӑмах темле палӑрса тӑнӑ, ҫавӑнпа та вӑл Якова чӑн-чӑн хӗрарӑм пек мар, Алексей тетӗшӗн юратнӑ сехечӗ ҫумне ҫыпӑҫтарнӑ, фарфортан тунӑ кӗлетке майлӑ туйӑнчӗ; вӑл кӗлеткен пӗчӗк пуҫӗ катӑлнӑччӗ те, ӑна кӑшт чалӑшрах ҫыпӑҫтарса хунӑччӗ; сехечӗ тӗкӗр лартмалли вырӑн ҫинче тӑнӑ та, статуэтка, ҫынсенчен пӑрӑнса, тӗкӗр ҫинелле пӑхнӑ.
Его жена была игрушечно маленьких размеров, но сделана как-то особенно отчётливо, и это придавало ей в глазах Якова вид не настоящей женщины, а сходство с фарфоровой фигуркой, прилепленной к любимым часам дяди Алексея; голова фигурки была отбита и приклеена несколько наискось; часы стояли на подзеркальнике, и статуэтка, отворотясь от людей, смотрела в зеркало.

— Турӑ ҫынни Алексей те ҫавӑн пекех, — хуллен аса илтерчӗ Никита.
— Алексей божий человек также, — тихо напомнил Никита.

Алексей юратнӑ пысӑк пуҫлӑ Кучум картиш тӑрӑх ҫӗр шӑршласа ҫӳрерӗ-ҫӳрерӗ те сасартӑк, пуҫне пӗлӗтелле ҫӗклесе, хытах та мар, тем ҫинчен ыйтнӑ пек йынӑша-йынӑша илчӗ.
Нюхая землю, по двору задумчиво ходил любимец Алексея, мордастый пёс Кучум; ходил, нюхал землю и вдруг, подняв голову в небо, негромко вопросительно взвизгивал.

Амӑшӗ, Ольга инкӗшне Попова пӑхнӑ пирки кӳреннӗскер, тутине тӑсса лартрӗ те киле тухса кайрӗ, анчах ашшӗ темшӗн Алексей кабинетӗнче ҫӗр выртасшӑн пулчӗ.
Мать, оскорблённая тем, что за тёткой Ольгой ухаживала Попова, надулась и уехала домой, а отец почему-то пожелал ночевать в кабинете дяди Алексея.

— Алексей Ильич чуппипе пурӑнчӗ, чупнӑ ҫӗртех вилчӗ те.
— Алексей Ильич бегом жил, с разбегу и скончался.

— Пӑх-ха эсӗ, мӗн тери тӑрӑшрӗ Алексей Ильич, анчах ҫапах та…
— Ведь вот, уж как старался Алексей Ильич, а всё-таки…

Алексей тетӗшне масар ҫинче пытарнӑ кун, тупӑкне шӑтӑка антарса, ун ҫине ывӑҫла-ывӑҫла сарӑ хӑйӑр сапма пуҫласан, Никита тетӗшӗ пырса ҫитрӗ.
В день похорон дяди Алексея на кладбище, когда гроб уже опустили в могилу и бросали на него горстями жёлтый песок, явился дядя Никита.

— Тӑр часрах, Тихон юланутпа вӗҫтерсе ҫитрӗ, Алексей тетӳ вилсе кайнӑ!
— Вставай скорее, Тихон прискакал, дядя Алексей скончался!

— Мӗн калӑн ӗнтӗ, — терӗ Алексей, кукша пуҫӗпе сулса илсе.
— Да уж, — сказал Алексей, мотнув лысой головою.

— Халь вӗлерме пӑрахрӗҫ, — асӑрхаттарчӗ Алексей.
— Теперь — перестали убивать, — заметил Алексей.

«Хӗрарӑм тӗлӗкӗсем», — шухӑшланӑ кӗҫӗн Артамонов, Алексей тетӗшӗн килӗнчи тавлашусемпе сӑмахсене итлесе; шухӑшланӑ та — хӑй ӑшӗнче кулнӑ.
«Бабьи сны», — думал Артамонов младший, слушая споры и речи в доме дяди Алексея, думал и внутренно усмехался.

Пӑлхавлӑ ик-виҫӗ ҫул хушшинче Яков фабрикӑра питех хӑрушшине нимӗн те асӑрхаман, анчах Мирон сӑмахӗсем, Алексей тетӗш пӑлхануллӑн хашлатса сывласа илнисем, кӗҫӗн Артамонов хӑй вулама юратман, анчах пӗрмай, ятарласа, хаяррӑн савӑнса, хӑратса рабочисен движенийӗ ҫинчен ҫыракан, рабочисен Думӑри представителӗсен сӑмахӗсене пичетлесе пыракан хаҫатсем Якова фабрикӑри ҫынсем ҫине тӑшманла пӑхтарнӑ, хӑйӗн пӗтӗм пурнӑҫӗ вӗсенчен килнине систерекен кӳренмелле туйӑма ҫуратнӑ.
За два, три мятежных года Яков не заметил ничего особенно опасного на фабрике, но речи Мирона, тревожные вздохи дяди Алексея, газеты, которые Артамонов младший не любил читать, но которые с навязчивой услужливостью и нескрываемой, злорадной угрозой рассказывали о рабочем движении, печатали речи представителей рабочих в Думе, — всё это внушало Якову чувство вражды к людям фабрики, обидное чувство зависимости от них.

Ялан тӑрмашакан, сиккелесе ҫӳрекен Алексей тетӗшӗ те — кулӑшла; унӑн Государство думине лекес килет, ҫавӑншӑн вӑл хаҫатсене ҫӑткӑнлансах вулать, хулара пуринпе те юри ачаш пулса кайрӗ, ватӑ та аскӑнчӑк хӗрарӑм пек, фабрикӑри рабочисемпе йӑпӑлтатать.
Смешон суетливый попрыгун дядя Алексей; ему хочется попасть в Государственную думу, ради этого он жадно питается газетами, стал фальшиво ласков со всеми в городе и заигрывает с рабочими фабрики, точно старая, распутная баба.

Сасартӑк ҫӳҫне-пуҫне арпаштарнӑ, тумтирне вӗҫертсе янӑ Алексей чупса пырса кӗчӗ те сиккелесе чакӑлтатма тытӑнчӗ:
Вдруг вбежал растрёпанный, расстёгнутый Алексей и запрыгал, затрещал:

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика