Шырав

Шырав ĕçĕ:

хӑйсен (тĕпĕ: хӑйсем) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Пенсион илекен тӑлӑх арӑмсем кунта чи аристократиллӗ ҫынсем шутланаҫҫӗ; вӗсем хӑйсене лайӑх тытаҫҫӗ, пӳлӗм урайӗсене час-часах шӑлаҫҫӗ, хӑйсен тусӗсемпе какай тата купӑста хакла тӑни ҫинчен калаҫаҫҫӗ; вӗсен нумайӑшӗсен чӗмсӗр ҫамрӑк хӗр, тепӗр чухне хитре хӗрех тата илемсӗр пӗчӗк йытӑ, стенисем ҫинче маятникӗсемпе кичеммӗн шаккакан сехетсем пур.
Вдовы, получающие пенсион, тут самые аристократические фамилии; они ведут себя хорошо, метут часто свою комнату, толкуют с приятельницами о дороговизне говядины и капусты; при них часто бывает молоденькая дочь, молчаливое, безгласное, иногда миловидное существо, гадкая собачонка и стенные часы с печально постукивающим маятником.

Иккӗмӗш пай // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 96–146 с.

Кунта отставкӑна тухнӑ чиновниксем, хусах арӑмсем, чухӑн ҫынсем пурӑнма куҫаҫҫӗ, хӑйсене сенатра пӗлнине пула вара ҫакӑнта яланлӑхах юлаҫҫӗ; кунта кунӗпех пасар тӑрӑх ҫӳресе ирттерекен, вак-тӗвексем сутмалли лавккара мужикпе пули-пулми ҫинчен сӳпӗлтетекен, кашни кунах пилӗк пуслӑх кофе, тӑватӑ пуслӑх сахӑр илекен, хӑйсен хуҫисене юракан пулнӑ кухаркӑсем пурӑнаҫҫӗ; кунта тата хӑйсен платьипе, сӑн-пичӗпе, ҫӳҫӗсемпе, куҫӗсемпе кӗл пек курӑнакан, тӳпере хӗвел те, ҫил-тӑвӑл та ҫук чухнехи тӗтреллӗ кун пек туйӑнакан ҫынсем пурӑнаҫҫӗ.
Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом, и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день на 5 копеек кофею да на четыре сахару, и наконец весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни сё, ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов.

Кунта нумай картинӑсем пӗр йӗркесӗр сапаланса выртаҫҫӗ; вӗсене хӑйсен ӗлӗкхи хуҫин вензелӗсемпе паллӑ тунӑ тенкел-пукансемпе хутӑштарса пӗтернӗ, тен, хуҫи ҫак картинӑсене пӑхман та пулӗ.
Множество картин было разбросано совершенно без всякого толку; с ними были перемешаны и мебели и книги с вензелями прежнего владетеля, может быть, не имевшего вовсе похвального любопытства в них заглядывать.

Кунта аукционӑн кирлӗ ҫыннисем, кашни кунах ирхи апат ҫиес вырӑнне унта ҫӳреме хӑнӑхса ҫитнӗ ҫынсем нумай; кунта эпир хӑйсен коллекцийӗсене пуянлатасшӑн тӑрӑшакан тата вуникӗ сехетрен пуҫласа пӗр сехете ҫитиччен урӑх ӗҫ тупайман аристократсене куратпӑр, тата залра ытти ырӑ господасем те нумай; вӗсен платьисем кивӗ, кӗсйисем шӑтӑк, вӗсем ҫакӑн пек ҫӗре кашни кунах пӗр тӗллевсӗр, мӗнле те пулин ӗҫ епле вӗҫленнине пӑхма, кам хаклӑрах, кам йӳнӗрех панине, кам кама ҫӗнтернине тата кама мӗн лекнине пӗлме кӑна пуҫтарӑнаҫҫӗ.
Здесь были многие необходимые посетители аукционов, постановившие каждый день бывать в нем вместо завтрака; аристократы-знатоки, почитавшие обязанностью не упустить случая умножить свою коллекцию и не находившие другого занятия от 12 до 1 часа; наконец те благородные господа, которых платья и карманы очень худы, которые являются ежедневно без всякой корыстолюбивой цели, но единственно, чтобы посмотреть, чем что кончится, кто будет давать больше, кто меньше, кто кого перебьет и за кем что останется.

Залра аристократсем нумай пулсан та, вӗсем кунта никамран та именсе тӑмаҫҫӗ, тепӗр ҫӗрте купецсем ҫак аристократсене пуҫ тайнипе хӑйсен аттисем хӑварнӑ тусана хӑйсемех шӑлса тасатма хатӗр пулнӑ пулӗччӗҫ.
Тут они вовсе не чинились, несмотря на то, что в этой же зале находилось множество тех аристократов, перед которыми они в другом месте готовы были своими поклонами смести пыль, нанесенную своими же сапогами.

Купецсем хӑйсене ахаль чухнехинчен ирӗклӗрех, ҫирӗпрех тытаҫҫӗ, хӑйсен лавккисене тавар илме пынӑ ҫынсен умӗнче йӑпӑлтатнӑ пек йӑпӑлтатмаҫҫӗ.
Вид их и выраженье лиц были здесь как-то тверже, вольнее и не означались той приторной услужливостью, которая так видна в русском купце, когда он у себя в лавке перед покупщиком.

Пӗр ҫуртӑн хапхи умӗнче каретӑсем, тӑрантассем, кӳмесем питӗ те нумай тӑраҫҫӗ; кунта хӑйсен мӗнпур пурнӑҫне зефирсемпе амурсем ӳкернӗ картинӑсем ҫине пӑхса тӗлӗрсе ирттернӗ, хӑйсене меценатсем тесе шутласа ҫав картинӑсене туянма ашшӗсем перекетлесе хӑварнӑ е ӗлӗкрех хӑйсемех ӗҫлесе тупнӑ укҫа-тенке ырӑ кӑмӑллӑн тӑкакланӑ, искусствӑна юратакан пуянсенчен пӗрин япалисене аукционпа сутаҫҫӗ.
Множество карет, дрожек и колясок стояло перед подъездом дома, в котором производилась аукционная продажа вещей одного из тех богатых любителей искусств, которые сладко продремали всю жизнь свою, погруженные в зефиры и амуры, которые невинно прослыли меценатами и простодушно издержали для этого миллионы, накопленные их основательными отцами, а часто даже собственными прежними трудами.

Хӑнана ҫӳреме тытӑнчӗ, галерейӑсенче кӑна мар, уҫӑлма тухсан та хӗрарӑмсемпе пулчӗ, вӗҫкӗннӗн тумланма пуҫларӗ, калаҫнӑ чух художник обществӑпа пӗрле пулмалла, ун ятне ҫӳлте тытмалла, художниксем атӑ тӑвакансем пек тумланаҫҫӗ, хӑйсене кирлӗ пек тыткаламаҫҫӗ, хӑйсен мӑнкӑмӑллӑхне палӑртмаҫҫӗ, вӗсем пӗрре те вӗреннӗ ҫынсем пек мар тесе калаҫрӗ.
Стал ездить на обеды, сопровождать дам в галлереи и даже на гулянья, щегольски одеваться и утверждать гласно, что художник должен принадлежать к обществу, что нужно поддержать его званье, что художники одеваются как сапожники, не умеют прилично вести себя, не соблюдают высшего тона и лишены всякой образованности.

Пӗрремӗш пай // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 96–146 с.

Ҫавӑнпа та ӳкерттерме ларсан та вӗсем хӑйсен сӑн-пичӗсемпе художнике тӗлӗнтерсех пӑрахаҫҫӗ: пӗри хӑйӗн пит-куҫне куляннӑ чухнехи пек, тепри темӗскере ӗмӗтленнӗ чухнехи пек ӳкерттересшӗн, виҫҫӗмӗшӗ, хӑйӗн ҫӑварне пӗчӗклетме тӑрӑшса, ӑна чӑмӑртаса булавка пуҫӗнчен те пысӑк мар туса хурать.
И вследствие этого, садясь писаться, они принимали иногда такие выражения, которые приводили в изумленье художника: та старалась изобразить в лице своем меланхолию, другая мечтательность, третья во что бы ни стало хотела уменьшить рот и сжимала его до такой степени, что он обращался наконец в одну точку, не больше булавочной головки.

Хӗрарӑмсенчен нумайӑшсем портрет ҫине хӑйсен чунне тата кӑмӑлне кӑна ӳкерттересшӗн, тепӗр чух ытти паллӑсене пӑртак та тутарасшӑн мар, пур кӗтессене те якатса, пур илемсӗр енӗсене те тӳрлетсе тухмалла, май пулсан, вӗсене пачах кӑтартмасӑр хӑвармалла.
Дамы требовали, чтобы преимущественно только душа и характер изображались в портретах, чтобы остального иногда вовсе не придерживаться, округлить все углы, облегчить все изъянцы и даже, если можно, избежать их вовсе.

Хӗрарӑмсем хӑйсен вырӑнӗсенчен тӑрса кайма хатӗрленчӗҫ.
Дамы поднялись и собирались выйти.

Портрет куҫӗсем чӑнах та хӑйсен чӗрӗлӗхӗпе тӗлӗнтереҫҫӗ, анчах художник халь вӗсенче хӑрамалли ним те тупаймарӗ; чӗрере ҫеҫ ӑнланса илмелле мар сивлек туйӑм сисӗнсе тӑчӗ.
Глаза, точно, поражали своей необыкновенной живостью, но ничего он не находил в них особенно страшного; только как будто какое-то неизъяснимое, неприятное чувство оставалось на душе.

Чартков хӑй хваттерӗн малти чӑтма ҫук сивӗ пӳлӗмне кӗчӗ; анчах художниксем хӑйсен малти пӳлӗмӗ сивӗ пулнине асӑрхамаҫҫӗ.
Чартков вступил в свою переднюю, нестерпимо холодную, как всегда бывает у художников, чего впрочем они не замечают.

Куҫӗсем пӑхаҫҫӗ, портретри мӗнпур гармонине хӑйсен чӗрӗлӗхӗпе ҫӗмӗрсе, тӗлӗнмелле пӑхаҫҫӗ.
Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью.

Эпӗ манти ҫӗлеме ҫӗвӗҫе парасшӑн пултӑм, анчах ҫӗвӗҫсем вӗсем чӑн-чӑн ашаксем, хӑйсен ӗҫӗсене тӑвас вырӑнне нумай чухне урамра чул сараҫҫӗ.
Я хотел было заказать портному, но это совершенные ослы, притом же они совсем небрегут своею работою, ударились в аферу и большею частию мостят камни на улице.

Ухмаха ернӗ ҫын ҫырса пынисем // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 75–95 с.

Чарӑну паллисем тата ъ саспалли хӑйсен вырӑнӗнче.
Пунктуация и даже буква h везде на своем месте.

Мещански урамри пӗчӗк лавккасенчен йӳҫӗ купӑста шӑрши кӗнине эпӗ ҫав тери юратмастӑп; ҫитменнине кашни хапха айӗнченех темле тамӑк шӑрши тухать, ҫавӑнпа та сӑмсана хупласа мӗнпур вӑйпа чупрӑм, Тата путсӗр ремесленниксем хӑйсен мастерскойӗсенчен урама темӗн чухлӗ тӗтӗмпе хӑрӑм кӑларса тултараҫҫӗ, ырӑ ҫынсене уҫӑлса ҫӳреме те май ҫук.
Я терпеть не люблю капусты, запах которой валит из всех мелочных лавок в Мещанской; к тому же из-под ворот каждого дома несет такой ад, что я, заткнув нос, бежал во всю прыть, Да и подлые ремесленники напускают копоти и дыму из своих мастерских такое множество, что человеку благородному решительно невозможно здесь прогуливаться.

Манӑн ҫак господасен пурнӑҫне ҫывӑхрах курса, вӗсен придворнӑй йӑлисене тата хӑйсен хушшинче мӗн тунине тӗплӗнрех пӗлес килет!
Хотелось бы мне рассмотреть поближе жизнь этих господ, все эти экивоки и придворные штуки — как они, что они делают в своем кругу, — вот что бы мне хотелось узнать!

Унччен вӗсем, ялан хӑйсен акнӑ ҫӗрӗсем ҫинчен, арӑмӗсем хушнӑ ӗҫсем ҫинчен шухӑшласа тата мулкач хӑваласа, карт вӑййине сайра хутра ҫеҫ аса илетчӗҫ.
который уже чрезвычайно темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами.

Кӳме // Михаил Рубцов. Николай Гоголь. Повеҫсем; вырӑсларан Михаил Рубцов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1952. — 3–38 с.

Вӗсем хӑйсен ваннисенчен сӑмсисене кӑларса вӑйлӑн нӑриклетме тытӑнсан, иртсе каякансен лашисене васкатмалли кӑна тӑрса юлать.
Выставив серьёзные морды из своих ванн, они подымают такое хрюканье, что проезжающему остается только погонять лошадей поскорее.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика