Шырав

Шырав ĕçĕ:

сывласа (тĕпĕ: сывла) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Куҫӗсем сӳнчӗҫ, шалалла путса кӗчӗҫ, вӑл йывӑррӑн сывласа, чылайччен чӗнмесӗр выртрӗ, унтан сасартӑках ҫирӗп сасӑпа хушрӗ:
Глаза угасли, провалились, она долго молчит, едва дыша, и вдруг деловито, отвердевшим голосом сказала:

Этем ҫурални // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 156–165 стр.

— Таса турӑ амӑшӗ, ырӑ турӑ амӑшӗ, — тет чӗтре-чӗтре, вӑрӑммӑн сывласа хӗрарӑм, сапаланнӑ ҫӳҫне-пуҫне енчен енне пӑркалать.
— Пресвятая, пречистая, — вздрагивая, вздыхала мать и перекатывала растрепанную голову по котомке с боку на бок.

Эпир унпа амӑшӗ патне таврӑннӑ ҫӗре лешӗ каллех куҫне хупса, тутине ҫыртса, ача хыҫне кӑларса пӑрахасшӑн турткаланса выртать; хӑй ҫапах та, ахлата-ахлата, йывӑррӑн сывласа, аран-аран пӑшӑлтатса ыйтать:
Когда мы с ним воротились к матери, она лежала, снова закрыв глаза, кусая губы, в схватках, извергавших послед, но, несмотря на это, сквозь стоны и вздохи, я слышал ее умирающий шепот:

Тахӑшӗ пӗри хыттӑн хашкаса, йывӑррӑн сывласа чупнӑ.
Кто-то бежит и дышит тяжко, прерывисто.

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

Ассӑн сывласа илсе, куҫӗсене ҫӗрелле пӑхтарнӑ.
Уныло вздохнул и опустил глаза.

Хӑшӗсем йывӑррӑн сывласа илнӗ.
У некоторых вырывались вздохи.

Юрлакансем тарӑнӑн, ассӑн сывласа илӗҫҫӗ; хӑшӗ, кетмен ҫӗртенех, сассине чарать те пайтахчен юлташӗсем юрланине итлет, унтан каллех пӗрлешсе пӗр юхӑма кӗрсе каять.
Певцы глубоко и тяжко вздыхают; иной неожиданно оборвет песню и долго слушает, как поют товарищи, и снова вливает свой голос в общую волну.

Ҫирӗм улттӑпа пӗрре // Петӗр Хусанкай. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 119–131 стр.

Ҫапах та хӑшпӗр чух юрӑсем юрлаттӑмӑр, пирӗн юррӑмӑр ак ҫапла пуҫланатчӗ ӗҫ хушшинче сасартӑк пӗри ывӑннӑ лаша пек ассӑн сывласа яратчӗ те, ерипен, вӑрӑммӑн ӗнермелли юрӑсенчен пӗрне таса пуҫлатчӗ; ун пек юррӑн хурлӑхлӑ, ҫепӗҫ кӗвви яланах юрлаканӑн чунне ҫӑмӑллатать.
Иногда мы пели, и песня наша начиналась так: среди работы вдруг кто-нибудь вздыхал тяжелым вздохом усталой лошади и запевал тихонько одну из тех протяжных песен, жалобно-ласковый мотив которых всегда облегчает тяжесть на душе поющего.

Коновалов босяксен пурнӑҫне пӑрахнӑ пулӗ тесе, ҫак ҫулсенче ирӗкри сывлӑшпа сывласа, эпир унпала малтан паллашнӑ чухне чӗрине шыҫӑ пек ыраттарнӑ тунсӑхӗ хывӑх пек вӗҫсе сапаланнӑ пулӗ тесе шухӑшларӑм эпӗ; анчах унӑн хальхи сӑмахӗсене мӗнле саспа каланине илтрӗм те, ман умма каллех, ӗлӗкрех эпӗ ӑна пӗлнӗ чухнехи пекех, хӑйӗн «пурнӑҫ пӑнчине» шыракан ҫын тухса тӑчӗ.
Я думал, что Коновалов изменился от бродячей жизни, что наросты тоски, которые были на его сердце в первое время нашего знакомства, слетели с него, как шелуха, от вольного воздуха, которым он дышал в эти годы; но тон его последней фразы восстановил предо мной приятеля всё тем же ищущим своей «точки» человеком, каким я его знал.

Коновалов // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–118 стр.

Ӗҫ аллисем вӗрене вӗҫертрӗҫ те, копёр тӑрӑх ывӑннӑн усӑнса анчӗҫ, ӗҫлекенсем йывӑррӑн ҫӗр ҫине тӗшӗрӗлчӗҫ те, ҫилентернӗ тискер кайӑк пек хӑрӑлтатса, ҫан-ҫурӑмӗсене турткалантарса, ассӑн сывласа, тарланӑ пичӗсене шӑлкалама тытӑнчӗҫ.
Руки рабочих выпустили веревки, и они слабо повисли вдоль копра, а рабочие грузно опустились тут же на землю, отирая пот, тяжело вздыхая, поводя спинами, щупая плечи и наполняя воздух глухим ропотом, похожим на рычание большого раздраженного зверя.

Картузне ҫӳлӗк ҫине пӑрахрӗ те, ассӑн сывласа илсе, ман ҫумма ларчӗ.
Кинув картуз на полку, он вздохнул и сел рядом со мной.

Епле хӑвӑрт шут тытнӑ! — Вӑл ассӑн сывласа илчӗ, лар ҫинчен анса михӗ ҫине ларчӗ, икӗ аллипе те пуҫне ҫавӑрса тытса пӑркаланчӗ те, манран: — Каласа пар-ха, Максим, мӗн пулса тухрӗ-ха кунта?.. — тесе ыйтрӗ.
Скоро как порешила! — Он глубоко вздохнул, слез с ларя, сел на мешок, обнял голову руками, покачался и спросил меня вполголоса: — Расскажи ты мне, Максим, что же это такое тут теперь вышло?..

Сайра хутра вӑл, пӗлӗтелле пӑхса: — Эх!.. Ырӑ-ҫке! — тетчӗ, ассӑн сывласа илсе.
Изредка он с глубоким вздохом говорил, глядя в небо: — Эх!.. Хорошо!

— Йӗрке, — терӗ вӑл, кӑкӑр туллин ассӑн сывласа, унтан, сулахай мӑйӑхне ҫыртса, салхуллӑн пуҫне усрӗ.
— Порядки, — вздохнул он всей грудью и, закусив левый ус, грустно поник головой.

Коновалов, эпӗ мӗн каласса кӗтсе тӑмасӑр, кӗнекене хӑй аллине тытрӗ, хӑра-хӑра тенӗ пек ҫавӑркаласа пӑхрӗ, уҫрӗ, хупрӗ, унтан, вырӑнне хурса, вӑрӑммӑн сывласа илчӗ.
Коновалов, не дожидаясь моего ответа, взял книгу в свои руки, осторожно повертел ее, открыл, закрыл и, положив на место, глубоко вздохнул.

— Ак, тӗрме! — терӗ вӑл, каллех ассӑн сывласа.
— Экая тюрьма! — вздохнул он.

Чӳречесенчен урамри шавпа тусан кӗрсех тӑрать, Коновалов ҫаксене пурне те сӑнаса пӗтерчӗ те, ассӑн сывласа илсе, салхуллӑ сасӑпа: — Нумайранпа ӗҫлетӗн-и кунта? — тесе ыйтрӗ.
В окна с улицы лился глухой шум и летела пыль, Коновалов осмотрел всё это, вздохнул и спросил скучным голосом: — Давно здесь работаешь?

Хуҫа ассӑн сывласа илчӗ те, «шанчӑкне ҫухатнӑ» тенӗ пек, аллине сулчӗ.
Хозяин вздохнул и безнадежно махнул рукой.

Подъезда таврӑнсан хашах сывласа ячӗ: ватмасӑрах илсе ҫитертӗм иккен.
Дойдя до подъезда, отдышался: целехоньким донес стекло.

Ванчӑк чӳрече // Денис Гордеев. «Халӑх шкулӗ – Народная школа» №5/2019 стр. 56-60

Уйӑх тусен ҫӑмламас тӳписем хыҫӗнчен ишсе тухрӗ ӗнтӗ, халь вӑл хӑйне хирӗҫ йывӑррӑн сывласа выртакан тӳлек тинӗспе ун ҫыранӗсем ҫине тата пирӗн умра выртакан пысӑк чул ҫине хӑйӗн ҫутине салхуллӑн сапалать.
Она уже выплыла из-за мохнатых вершин гор и теперь задумчиво льет свой свет на море, тихо вздыхающее ей навстречу, на берег и камень, у которого мы лежим.

Сокол ҫинчен хывнӑ юрӑ // Ҫемен Элкер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 70–74 стр.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика