Шырав

Шырав ĕçĕ:

пулса (тĕпĕ: пул) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Пурте пуҫӗсене хӗрес енне ҫавӑрчӗҫ, пӗр-пӗрин ҫине пӑхса илчӗҫ, вара кулса ячӗҫ; хӑранишӗн аван мар пек пулса кайрӗ вӗсене.
Все покосились на крест, переглянулись и вдруг засмеялись; стало стыдно за свой страх.

VI // Ваҫлей Игнатьев. Чехов, Антон Павлович. Ҫеҫенхир: повесть; вырӑсларан Ваҫлей Игнатьев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1988. — 116 с.

Пурнӑҫ хӑрушӑ та юмахри пек лайӑх, ҫавӑнпа та Раҫҫейре мӗнле кӑна хӑрушӑ япала ҫинчен каласа ан пар, ӑна вӑрӑ-хурахсен йӑвисемпе вӑрӑм ҫӗҫӗсемпе те ытти тӗлӗнтермӗшсемпе мӗнле кӑна ан илемлет, итлекен чунне вӑл пурпӗрех чӑн пулнӑ ӗҫ пек пулса кӗрет, ӑна-кӑна лайӑх чухлакан-пӗлекен ҫын та пулин шавламасть, каласа параканӗ ҫине ӗненмесӗр пӑхса илнипех ирттерсе ярать.
Жизнь страшна и чудесна, а потому какой страшный рассказ ни расскажи на Руси, как ни украшай его разбойничьими гнездами, длинными ножиками и чудесами, он всегда отзовется в душе слушателя былью, и разве только человек, сильно искусившийся на грамоте, недоверчиво покосится, да и то смолчит.

Апла та пулма пултарать, капла та пултарать, анчах пӗр япаларан тӗлӗнмелле: халь ӗнтӗ вӑл ҫул тӑршшӗпех ытларах пуҫран шухӑшласа кӑларнӑ ӗҫсем ҫинчен кала-кала пачӗ, чӑн пулса иртнисем ҫинчен пач шарламарӗ.
Всё может быть, но странно одно, что теперь и во всю дорогу он, когда приходилось рассказывать, отдавал явное предпочтение вымыслам и никогда не говорил о том, что было пережито.

Сӑн-пичӗ ун сехри хӑпса тухнӑ чухнехи пек сехӗрленчӗклӗ пулса тӑчӗ.
У него было такое выражение, как будто ему становилось жутко.

Вӑл тӑвӑр та тӗттӗм тупӑкра хӳтлӗхсӗр пӗччен хӑварнӑ асламӑшӗ вырӑнне пулса пӑхма хӑтланчӗ.
Он представил себе бабушку в тесном и темном гробу, всеми оставленную и беспомощную.

Егорушка шӗлепкине хыврӗ, нимӗн те чӗнмерӗ, анчах ҫӑварӗнчи пӑтӑ тутине ҫавӑнтах туйми пулса ларчӗ, тата Пантелейна Вася хӑй хутне мӗнле кӗни те ун хӑлхине кӗмерӗ ӗнтӗ.
Егорушка снял шляпу и не сказал ни слова, но уж не понимал вкуса каши и не слышал, как вступились за него Пантелей и Вася.

V // Ваҫлей Игнатьев. Чехов, Антон Павлович. Ҫеҫенхир: повесть; вырӑсларан Ваҫлей Игнатьев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1988. — 116 с.

Хорта тенорпа е баспа юрлакан ҫынсем, уйрӑмах ӗмӗрӗнче хуть пӗрре те пулин дирижер пулса курнисем, ачасем ҫине чӗмсӗррӗн те сиввӗн пӑхма хӑнӑхса ҫитеҫҫӗ.
Люди, поющие в хоре тенором или басом, особенно те, которым хоть раз в жизни приходилось дирижировать, привыкают смотреть на мальчиков строго и нелюдимо.

Егорушкӑна ун ҫумӗнче тӑма кичем пулса кайрӗ.
Егорушке стало скучно возле него.

Малтан вӗсем тарӑн ҫӗрте хӑмӑш ҫумӗпе пычӗҫ; кунта шывӗ Дымова мӑй таран, лутра Кирюха кӗлетки тӗллӗн-тӗллӗн пӗтӗмпех пытанать; вӑл чыхӑна-чыхӑна каять, хӑмпӑ кӑларать, Дымовӗ, чикекен тымарсенчен такӑнса, час-часах ӳкет е сӗрекерен ҫыхланать, иккӗш те вӗсем вӗҫсӗр шавлаҫҫӗ-ҫуйхашаҫҫӗ, пулӑ тытни мар, иртӗхни ҫеҫ пулса тухать юлашкинчен ку вӗсен.
Сначала они пошли по глубокому месту, вдоль камыша; тут Дымову было по шею, а малорослому Кирюхе с головой; последний захлебывался и пускал пузыри, а Дымов, натыкаясь на колючие корни, падал и путался в бредне, оба барахтались и шумели, и из их рыбной ловли выходила одна шалость.

Хайхи вӑй каллех ӑна шыв тӗпне ҫитсе сивӗ тӗлте тӑма памарӗ, ҫӳлелле ҫӗклесе хӑпартрӗ, вӑл вара; шывран сиксе тухрӗ те тарӑннӑн-тарӑннӑн сывласа ячӗ, кӑкӑрӗнче кӑна мар, ӑшӗнче те ҫавӑн хыҫҫӑн ирӗклӗ те уҫӑ пулса тӑчӗ.
Опять та же сила, не давая ему коснуться дна и побыть в прохладе, понесла его наверх, он вынырнул и вздохнул так глубоко, что стало просторно и свежо не только в груди, но даже в животе.

Кирюха, хӑйне путарма тӑнӑ чухнехи пек, чыхӑна-чыхӑна ӳсӗрчӗ, ахӑрашса кӑшкӑрчӗ, Дымовӗ ӑна уринчен ярса тытасшӑн пулса хӑваларӗ.
Кирюха кашлял, смеялся и кричал так, как будто его хотели утопить, а Дымов гонялся за ним и старался схватить его за ногу.

Вӑл таҫта аяккалла пӑхать, унӑн куҫӗсем ҫемҫен ҫулланса йӑлтӑртатаҫҫӗ, пит-куҫӗ шӑп та лӑп паҫӑр Егорушка ҫине пӑхнӑ чухнехи пек пулса ларнӑ.
Глаза его были устремлены вдаль, они замаслились, улыбались, и лицо приняло такое же выражение, какое у него было ранее, когда он глядел на Егорушку.

IV // Ваҫлей Игнатьев. Чехов, Антон Павлович. Ҫеҫенхир: повесть; вырӑсларан Ваҫлей Игнатьев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1988. — 116 с.

Егорушки вара унӑн сарӑ ҫӳҫне, таса пит-куҫӗпе вӑйне пӗтӗм чун-чӗрипе курайми пулса ҫитрӗ ӗнтӗ, вӑл мӗнле кулнинчен сехӗрленсе хӑрарӗ, ҫавна май асӗнче тӑрӑшсах ӑна тавӑрмалли усал сӑмахсем шырарӗ.
А Егорушка уж всей душой ненавидел его русую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и страхом слушал его смех и придумывал, какое бы бранное слово сказать ему в отместку.

Вӑл хурӑн пуҫлӑ ҫӗлене вӗлернине аса илчӗ, Дымов мӗнле кулнине итлесе пӑхрӗ, вара ҫав ҫынна темле курайман пекех пулса тӑчӗ.
Он вспомнил убийство ужа, прислушался к смеху Дымова и почувствовал к этому человеку что-то вроде ненависти.

Тен, ҫӗрӗпех пӗр чӗнмесӗр пынӑ хыҫҫӑн халӗ ирхине вӑл, хӑйӗн шухӑшӗсем килте е килте маррине тӗрӗслесшӗн пулса, юри ҫапла сасӑпа калаҫрӗ?
Быть может, он говорил только для того, чтобы теперь утром после ночи, проведенной в молчании, произвести вслух проверку своим мыслям: все ли они дома?

Пӗчӗкленсе-пӗчӗкленсе пырса, ял патӗнче вӗсем ҫуртсемпе йывӑҫсем хушшинче ҫухалаҫҫӗ, кайран хӑмӑр кӑвак инҫетлӗхре каллех ҫӗр ҫине лартса тухнӑ кӑранташ пек пӗчӗк патак пулса курӑнаҫҫӗ.
Становясь всё меньше и меньше, они около деревни исчезали за избами и зеленью, а потом опять показывались в лиловой дали в виде очень маленьких, тоненьких палочек, похожих на карандаши, воткнутые в землю.

Курӑк тӗттӗмре хӑй сарӑхнине курманнишӗн тенӗ пекех, ун ӑшӗнче шӑрчӑксем ҫамрӑк сасӑпа хавассӑн чӑрлатма-чӗриклетме тытӑнаҫҫӗ; ҫатӑртатни, шӑхӑра-шӑхӑра илни, чӗриклетни, ҫеҫенхирти хулӑн, ҫинҫе сасӑсем, питӗ ҫинҫен чийлетнисем — ҫаксем пурте варшӑнса-хутшӑнса кайса вӗҫсӗр-хӗрсӗр пӗр евӗрлӗн илтӗнекен сас пулса тӑраҫҫӗ те, ҫавна май аса илме, тунсӑхлама питӗ лайӑх.
Как будто от того, что траве не видно в потемках своей старости, в ней поднимается веселая, молодая трескотня, какой не бывает днем; треск, подсвистыванье, царапанье, степные басы, тенора и дисканты — всё мешается в непрерывный, монотонный гул, под который хорошо вспоминать и грустить.

Унӑн та пиншер те пиншер теҫеттин ҫӗр, нумай сурӑх, лаша завочӗ тата нумай укҫа пур иккен, анчах вӑл «ҫаврӑнса» ҫӳремест, хӑйӗн пуян усадьбинче пурӑнать — графиня патӗнче ӗҫпе пӗрре мар пулса курнӑ Иван Иванычпа хӑшпӗр ҫынсем ҫав усадьба ҫинчен тӗлӗнмелле япаласем каласа параҫҫӗ; ҫапла, сӑмахран, графиня ҫуртӗнчи хӑна пӳлӗмӗнче, Польша королӗсен пӗтӗм портречӗсене ҫакса тухнӑскерӗнче, чул ту евӗрлӗ пысӑк сехет пур имӗш, ҫав чул ту ҫинчех бриллиант куҫлӑ ылтӑн лаша чӗвен тӑнӑ, лаши ҫинче ларакан ылтӑн ҫынни вара сехечӗ кашни ҫапмассеренех сылтӑмалла та сулахаялла хӗҫӗпе сулкалашать пулать.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у графини по делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились большие столовые часы, имевшие форму утеса, на утесе стоял дыбом золотой конь с бриллиантовыми глазами, а на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево.

— Сирӗн сиятельствӑ, каҫарӑр, таса мар пирӗн кунта! — халь ӗнтӗ Кузьмичова та, Христофор аттене те асӑрхамасӑр, асаплӑн та пылаккӑн кулкаласа ахлатать Мойсей Мойсеич, хӑй ҫаплах, ӳксе саланса каясшӑн мар пулса, унталла-кунталла сулланкалать.
— Ваше сиятельство, извините, у нас не чисто! — стонал Мойсей Мойсеич с мучительно-сладкой улыбкой, уже не замечая ни Кузьмичова, ни о. Христофора, а только балансируя всем телом, чтобы не рассыпаться.

III // Ваҫлей Игнатьев. Чехов, Антон Павлович. Ҫеҫенхир: повесть; вырӑсларан Ваҫлей Игнатьев куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1988. — 116 с.

Егорушкӑна курсан, унӑн пит-куҫӗ халь-халь йӗрсе ярас ҫын пит-куҫӗ пек пулса тӑчӗ, вӑл йывӑррӑн ахлатса сывларӗ, вара, ӑна-кӑна сиссе юличчен, ача ҫӑварӗ патне пыл сӗрнӗ ҫӑкӑр татӑкӗ илсе пычӗ.
Увидев Егорушку, она сделала плачущее лицо, протяжно вздохнула и, прежде чем он успел оглядеться, поднесла к его рту ломоть хлеба, вымазанный медом.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика