Шырав

Шырав ĕçĕ:

пеклӗн (тĕпĕ: ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Эсӗ ҫакна сӗнессе эпӗ пӗлсех тӑнӑ, — терӗ юлашкинчен Шурочка, аран илтӗнесле, шухӑша кайнӑ пеклӗн, пусӑмласа, анчах Ромашов ун пӗлтерӗшне уйӑрса илеймерӗ.
Наконец она произнесла еле слышно, точно в раздумье, с выражением, которого Ромашов не мог уловить: — Я так и знала, что ты это предложишь.

XXII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Веткин, сӗтел ҫинчен сиксе аннӑ май, ҫакса хунӑ лампа пуҫӗпе перӗнчӗ; лешӗ пысӑк, пӗр тикӗс кукӑр-макӑрсемпе вайкӑнса тайкаланма пуҫларӗ те, урнӑ ҫынсен мӗлкисем вара, е улӑп пеклӗн ӳсе-ӳсе, е урай тӗпӗнче ҫухалса, хӑрушшӑн, тискеррӗн пӑтрашӑнса варшӑнчӗҫ, шурӑ стенасемпе мачча тӑрӑх вирхӗнсе ыткӑнма пикенчӗҫ.
Веткин, прыгая со стола, задел головой висячую лампу; она закачалась огромными плавными зигзагами, и тени от беснующихся людей, то вырастая, как великаны, то исчезая под пол, зловеще спутались и заметались по белым стенам и по потолку.

XIX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Куҫӗсене вӑл е хӑраса каймалла, е ачашланӑ та мухтанӑ пеклӗн тӑва-тӑва хучӗ, йӑнӑш юрлакансене чашкӑра-чашкӑра илчӗ, ытла хӗрекенсене, тӑснӑ ал лаппине аран палӑрмалла чӗтӗретсе, чара-чара пычӗ.
Он делал то страшные, то ласковые и одобрительные глаза, шипел на тех, кто пел неверно, и едва заметным трепетанием протянутой ладони сдерживал увлекающихся.

— Чарӑн! — сурнӑ пеклӗн, хӑрӑлтатса сирпӗнтерчӗ вӑл.
— Замолчи! — бросил он хрипло, точно выплюнул.

XVIII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Тӗттӗм пеклӗн курӑнчӗ ҫак пит, вӑл, пӗрре, пӗрӗнсе, чӑп-чӑмӑр пулса тӑчӗ, тепре, чалӑшшӑн туртӑнса, тӑсӑлчӗ, хӑй тата тӗлӗнсе каймалла лайӑх пӗлекенскерехчӗ.
Лицо это казалось темным и то суживалось в кулачок, то растягивалось в косом направлении и было удивительно знакомо.

Татӑкӑн-татӑкӑн тураса сапалантарнӑ ӳт-пӳрен чӗрӗ ашӑн тӑкӑс шӑрши кӳ-ӳ те кӳ-ӳ киле-киле ҫапрӗ, унашкал шӑрша вӑл кирек хӑҫан та аш лавккисем умне ҫакнӑ тушкасенчен йӑсӑрланса сарӑлать, Ромашов унӑн сӑрӑ та кӑвак тӗслӗ шалти йӑлмакланса ҫуталакан яка пайӗсене курчӗ, курчӗ хырӑмӗнче мӗн-мӗн пуррине, курчӗ ун пуҫӗн мимине — сӑрӑ-сарӑскерне, йӑлт кукӑр-макӑр йӗрсемпе витӗннӗкере, утнипелен сӗтел ҫинче формӑран кӑларнӑ желе пеклӗн чӗтӗресе выртаканскере.
Ромашов слышал, как из его развороченного на куски тела шел густой запах сырого мяса, точно от туш, которые выставляют при входе в мясные лавки, он видел его серые и синие ослизлые глянцевитые внутренности, видел содержимое его желудка, видел его мозг — серо-желтый, весь в извилинах, вздрагивавший на столе от шагов, как желе, перевернутое из формы.

Кашни каҫах тата вӑл Шурочка чӳречи умӗпелен иртетчӗ, иртет урамӑн тепӗр енӗнчен, йӑпшӑнса, сывлӑшне чара-чара, талтлатса тапакан чӗрепелен, хӑйне шӑп та шай темле вӑрттӑн та намӑсла вӑрӑ ӗҫӗ тунӑ чухнехи пеклӗн туйса.
И каждую ночь он проходил мимо окон Шурочки, проходил по другой стороне улицы, крадучись, сдерживая дыхание, с бьющимся сердцем, чувствуя себя так, как будто он совершает какое-то тайное, постыдное воровское дело.

XVII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Вара, хӑй хуйхине пӗчӗк те ниме тӑман евӗр кӑна курса, ҫак пӗтӗмпех хӑратса, хӗсӗрлесе ҫитернӗ мӗскӗн ҫынпа танлаштарсан, хӑшӗ ҫитӗнсе ҫитнӗн те ӑслӑрах пеклӗн туйса, Хлебникова вӑл мӑйӗнчен ачашшӑн та хыттӑн ыталарӗ, хӑй ҫумне туртса лартрӗ те вӗри ӗнентерӳпе хӗрӳллӗн калаҫма пуҫларӗ:
И, чувствуя свое личное горе маленьким и пустячным, чувствуя себя взрослым и умным в сравнении с этим забитым, затравленным человеком, он нежно и крепко обнял Хлебникова за шею, притянул к себе и заговорил горячо, со страстной убедительностью:

XVI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ҫӑтӑ, тӗттӗм-хӗрлӗ карӑсем хыҫӗнче, пысӑк, ӑшӑ пайӑрка пулса, лампа ҫутатать, «Чунӑмҫӑм, мана мӗнлерех кичем иккенне, эпӗ тарӑхса тертленнине, хӑвна мӗнле хытӑ юратнине нивушлӗ туймастӑн эсӗ!» — питне йӗнӗ чухнехи пеклӗн чалӑштаркаласа та ик аллине кӑкӑрӗ ҫумне хыттӑн хӗссе лартса, пӑшӑлтатрӗ Ромашов.
За темно-красными плотными занавесками большим теплым пятном просвечивал свет лампы, «Милая, неужели ты не чувствуешь, как мне грустно, как я страдаю, как я люблю тебя!» — прошептал Ромашов, делая плачущее лицо и крепко прижимая обе руки к груди.

Унтан мӗскер-тӗр шалт тӗлӗнтерсе пӑрахаканни пулса иртрӗ, Ромашова пач та ҫывӑрман, мӗн унта, ҫеккунтлӑха та пулин тӗлӗрмен, пурӗ хе пӗр самант хушши кӑна куҫне хупса ахаллӗн, ним шухӑшсӑррӑн выртнӑ пеклӗн туйӑнчӗ.
Потом случилось что-то странное, Ромашову показалось, что он вовсе не спал, даже не задремал ни на секунду, а просто в течение одного только момента лежал без мыслей, закрыв глаза.

— Унтан вара… анчах та эсир, тархасшӑн, ан ҫилленӗр… — кӑшт пӑлханнӑ, пӑтрашӑннӑ пеклӗн пулса, ҫемҫереххӗн пуҫларӗ Николаев.
— И потом… только вы, пожалуйста, не сердитесь… — заговорил Николаев смягченно, с оттенком замешательства.

Генерал, театртилле хӑтланса, карттусне ик аллипелен пуҫ ҫийӗпе ҫӗклетрӗ те, ҫамки тӑрринче мӑкӑль пеклӗн купаланнӑ тӗреклӗ кукша купташкине ҫап-ҫаран ҫутӑлтарса, Стельковские пӗкӗрӗлсех пуҫ тайрӗ.
Генерал несколько театрально, двумя руками поднял над головой фуражку, обнажил лысый мощный череп, сходящийся шишкой над лбом, и низко поклонился Стельковскому.

XV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ӑна вӑл пӗр йӑва патӗнчен теприн патне иле-иле ҫӳрерӗ, хӑйӗн юратнӑ кайӑкӗсене кӑтартрӗ, вӗсем ҫинчен, сӑмах ырӑ та савӑк пӗлӗшсем пирки пынӑ чухнехи пеклӗн, питӗ хавхаланса та питӗ ӑшшӑн, вӗсен йӑли-йӗркисемпе кӑмӑлӗсене ҫав тери пӗлсе, кала-кала пачӗ.
Он водил его от норы к норе и показывал ему своих любимцев, говоря о них с таким увлечением и с такой нежностью, с таким знанием их обычаев и характеров, точно дело шло о его добрых, милых знакомых.

XII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

— Ах, эсӗ, тӗктӑрмас, ӑҫта ҫитиех хӑпарнӑ! — Рафальский пуҫне ҫавӑрчӗ те тутине чуптунӑ чухнехи пеклӗн чаплаттарса илчӗ, сасси вара хӑйӗн, шӑп та лӑп шӑши чӗриклетнӗ евӗр, питех те ҫинҫен тухрӗ.
— Ах ты, мошенница, куда забралась! — Рафальский повернул голову и издал губами звук вроде поцелуя, но необыкновенно тонкий, похожий на мышиный писк.

Тӗрӗслӗх хушса калама хистет: ӑна парӑм тӳлесси йӑлана кӗменччӗ, кулӑшла пеклӗн те шутланатчӗ-ха ку — ҫавӑншӑн-ҫке тӗлӗнтермӗш вӑл, ҫавӑншӑн Брем полковник.
Справедливость требует прибавить, что отдавать ему долги считалось как-то непринятым, даже смешным — на то он и слыл чудаком, полковником Бремом.

Вара ҫар уставӗн мӗнпур чеелӗхӗ: меллӗн ҫаврӑнкаласси, пӑшала маттуррӑн тыткалама пӗлесси, маршировкӑра урана ҫирӗппӗн ҫатлаттарса пусасси, вӗсемпе пӗрлех мӗнпур тактикӑла фортификаци те, — ҫавсемшӗн-ҫке вӑл хӑй пурнӑҫӗн чи-чи лайӑх тӑхӑр ҫулне ҫухатнӑ, вӗсемех унӑн юлнӑ ытти пӗтӗм пурнӑҫне те тултарса тулӑхлатмаллаччӗ, ҫавсемех тата ӑна нумай пулмасть кӑна пысӑк пӗлтерӗшлӗн те ӑслӑ ӗҫ евӗрлӗн туйӑнса тӑратчӗҫ, — ҫаксем халь ун умне сасартӑк пурте-пурте темле кичеммӗн, чӑн маррӑн, шутласа ҫех кӑларнӑн, темле тӗллевсӗррӗн те пустуийӑн, пӗтӗм тӗнчене явса илнӗ ултавлӑх ҫуратнипе анчах пулнӑн, темле тӑмсайла аташу пеклӗн тухса тӑчӗҫ.
И все эти хитрости военного устава: ловкость поворотов, лихость ружейных приемов, крепкая постановка ноги в маршировке, а вместе с ними все эти тактики и фортификации, на которые он убил девять лучших лет своей жизни, которые должны были наполнить и всю его остальную жизнь и которые еще так недавно казались ему таким важным и мудрым делом, — все это вдруг представилось ему чем-то скучным, неестественным, выдуманным, чем-то бесцельным и праздным, порожденным всеобщим мировым самообманом, чем-то похожим на нелепый бред.

XI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ун вырӑнне вӑл салтак нуши тӗлӗшпе питӗ тимлӗччӗ, вак-тӗвек таранчченех: ирӗклӗ ӗҫшӗн тивӗҫекен суммӑсене хӑй пӗлнӗ пеклӗн тыткалатчӗ пулин те, ялтан килекен укҫа-тенке нихӑҫан чарса тӑман, рота хуранне те кулленех хӑй тӗрӗслетчӗ.
Зато к солдатским нуждам он был внимателен до тонкости: денег, приходивших из деревни, не задерживал и каждый день следил лично за ротным котлом, хотя суммами от вольных работ распоряжался по своему усмотрению.

X // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Акӑ, каччи еннелле пач та пӑхман, урисене аран ҫеҫ куҫаркалакан, ним хускалман хулпуҫҫиллӗ, кӳренчӗк те шартламас сӑнлӑ Тальман мӑнаҫлӑн юхса-шуса иртрӗ, унпа юнашар хаваслӑ Епифанов качака таки пеклӗн сиккелерӗ.
Вот проплыла, не глядя на своего кавалера, едва перебирая ногами, с неподвижными плечами и с обиженным видом суровой недотроги величественная Тальман и рядом с ней веселый, скачущий козлом Епифанов.

IX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Эсир вара, юлашки хашлатакана та пулин ҫухатас марччӗ тесе, сивӗскер, пач хӗрӳсӗрскер, хӑвӑрӑн килӗрти тивӗҫӗрсене те, хӑвӑрӑн мӑшӑрлӑх алтарӗн чыслӑх-сӑваплӑхне те, чӳк парни пеклӗн ҫех хурса, пӗр шеллеме тытатӑр та таптатӑр.
И для того чтобы не потерять последнего вздыхателя, вы, холодная, бесстрастная, приносите в жертву и ваши семейные обязанности, и вашу верность супружескому алтарю.

Текех юратманнине тӳп-тӳррӗн те тӗп-тӗрӗссӗн калас вырӑнне эсир мана улталас ҫул ҫине тӑнӑ, манпа вара хӗрарӑм пеклӗн кӑна, пӗр-пӗр ама пеклӗн… усӑ курма шутланӑ, сых ячӗшӗн, лере ӗҫ тухаймасть пулсассӑн.
Вместо того чтобы прямо и честно сказать, что вы меня больше не любите, вы предпочитали обманывать меня и пользоваться мной как женщиной, как самкой… на всякий случай, если там не удастся.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика