Шырав

Диккенса

Таньӑн чунӗ искусство енне туртӑнать тата хӑй вӑл Диккенса та, Вальтер Скота та, вӗсенчен ытларах Крыловпа Гоголе юратать пулин те, ҫапла тиркесе хучӗ:
И хотя у нее душа была склонна к искусствам и сама она любила и Диккенса, и Вальтера Скотта, и еще больше любила Крылова и Гоголя, однако с презрением сказала:

— Астӑватӑн-и-ха тата: «Григорьев — питӗ пултаруллӑ ача та, ҫапах Диккенса вуламан» тенине?
— А помнишь: «Григорьев — яркая индивидуальность, а Диккенса не читал»?

Тепри вара тупсӑмлӑ ҫыру: «Григорьев пултаруллӑ ҫын, ҫапах та Диккенса вуламан».
Другое было загадочное: «Григорьев — яркая индивидуальность, а Диккенса не читал».

Эпӗ ӑна Диккенса вулани, Урия Гип пирки ҫеҫ вуламанни ҫинчен каласа парасшӑнччӗ, анчах та лӑп та шӑп ҫак самантра оркестр выляса ячӗ, хамӑрӑн физкультура учителӗ (ӑна пурте Гоша тесе чӗнетчӗҫ) Катьӑна хӑйпе ташлама сӗнчӗ, эпӗ каллех пӗр-пӗччен тӑрса юлтӑм.
Я хотел объяснить ей, что Диккенса читал и только не читал про Урию Гипа, но в это время опять заиграл оркестр, и наш учитель физкультуры, которого все звали просто Гоша, пригласил Катю, и я опять остался один.

Акӑ сана пултаруллӑ — Диккенса вуламан!
Вот так индивидуальность! Диккенса не читал!

— Эх эсӗ те ҫав, Диккенса вуламан, — терӗ вӑл.
— Эх, ты, Диккенса не читал, — оказала она.