Шырав

Гизо

Матвей Ильич Гизо ҫинчен питӗ чысласа калаҫнӑ, пурне те, кашни ҫыннах эпӗ рутинёрсен, кая юлнӑ бюрократсен шутне кӗместӗп, общество пурӑнӑҫӗн пӗр паха палӑрӑмне те асӑрхамасӑр ирттерместӗп, тесе ӗнентерме тӑрӑшнӑ.
Матвей Ильич отзывался с большим уважением о Гизо и старался внушить всем и каждому, что он не принадлежит к числу рутинеров и отсталых бюрократов, что он не оставляет без внимания ни одного важного проявления общественной жизни…

Пӗр-икӗ сӑмахне Володя аран-аран ӑнланчӗ, тӳррипе каласан, унта та пачах ӑнланмалла мар сӑмахсем тӗл пулчӗҫ: — Меттерних, Гизо, радикалсем…
Но дальше дело не пошло. Две следующие фразы Володя кое-как осилил, хотя в там сразу же попались совершенно непонятные слова — Меттерних, Гизо, радикалы…

Ҫак сӑмахсене каласан, вӑл лӑпкӑн утса кабинета кайрӗ, кӗсйинчен пысӑк татӑк ветчина тата пӗр татӑк хура ҫӑкӑр туртса кӑларчӗ те, — пӗрле илсен, вӗсем тӑватӑ кӗренкене яхӑн пулнӑ, — вырнаҫса ларчӗ, лайӑх чӑмлама тӑрӑшрӗ, пурне те ҫисе ячӗ, ҫур графин шыв ӗҫрӗ, унтан кӗнеке ҫӳлӗкӗ патне пычӗ те, вулама суйласа илес тесе, кӗнекесене пӑхма пуҫларӗ: «вуланӑ…» «хӑйӗн шухӑшӗ ҫук…» «хӑйӗн шухӑшӗ ҫук…» «хӑйӗн шухӑшӗ ҫук…» «хӑйӗн шухӑшӗ ҫук…» «хӑйӗн шухӑшӗ ҫук» тесе вӑл Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус кӗнекисем пирки каларӗ.
С этими словами он преспокойно ушел в кабинет, вынул из кармана большой кусок ветчины, ломоть черного хлеба, — в сумме это составляло фунта четыре, уселся, съел все, стараясь хорошо пережевывать, выпил полграфина воды, потом подошел к полкам с книгами и начал пересматривать, что выбрать для чтения: «известно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…», это «несамобытно» относилось к таким книгам, как Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус.