Шырав

Шырав ĕçĕ:

хаваслӑ сăмах пирĕн базăра пур.

хаваслӑ (тĕпĕ: хаваслӑ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Акӑ, урамра ҫам тӑрать, хаваслӑ, икӗ пуҫлӑ ҫам.
Вот на улице стоит чудовище, веселое, двухголовое чудовище.

XXI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ҫӑмӑл, ҫутӑ ҫуртсем ӳсе-ӳсе ларӗҫ пӗтӗм ҫӗр тӑрӑх, нимӗнле киревсӗрлӗх, ирсӗрлӗх кӳрентермӗ пирӗн куҫа, пурнӑҫ сӗтеклӗ те техӗмлӗ ӗҫе, ирӗклӗ наукӑна, тӗлӗнсе каймалла музыкӑна, ӗмӗрлӗхех хаваслӑ та ҫӑп-ҫӑмӑл уява ҫаврӑнӗ.
По всей земле воздвигнутся легкие, светлые здания, ничто вульгарное, пошлое не оскорбит наших глаз, жизнь станет сладким трудом, свободной наукой, дивной музыкой, веселым, вечным и легким праздником.

Историре те вӗресе тӑракан ачалӑх вӑхӑчӗ пулнӑ, чӑрсӑр ашкӑнчаклӑ та хаваслӑ ҫамрӑк ӑрусен вӑхӑчӗ.
Было время кипучего детства и в истории, время буйных и веселых молодых поколений.

Хӑй те вӑл йӑлтах кӗп-кӗрен, чип-чипер, сӗтеклӗ, ҫавӑнпа Ромашова та минутлӑха хаваслӑ пулса кайрӗ.
И вся она была такая розовая, свежая, вкусная, что Ромашову на минуту стало весело.

XX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Чӗри ун ҫине-ҫинех хыттӑн тапрӗ, анчах вӑл хӑйӗнче, хӑранипе пӗрлех, темле сӗтеклӗ, тӑвӑллӑ та хаваслӑ сисӗм пуррине те туйрӗ.
Сердце у него часто и крепко билось, но вместе с ужасом он испытывал какое-то сладкое, буйное и веселое предчувствие.

XVIII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Унта хаваслӑ: выляҫҫӗ, юрлаҫҫӗ.
Там весело: играют, поют.

Хӑй ҫине пурте тӗлӗнсе-хӗпӗртесе пӑхнӑн шутласа та пӗтӗм тӗнчен питӗ чаплӑ центрӗ пулса тӑнӑн туйса: «Курсамӑр, курсамӑр, — ку вӑл Ромашов килет», — тет вӑл хӑйне хӑй темле савӑнӑҫлӑ та хаваслӑ тӗлӗкре.
И, сознавая себя предметом общего восхищения, прекрасным центром всего мира, он говорит сам себе в каком-то радужном, восторженном сне: «Посмотрите, посмотрите, — это идет Ромашов».

XV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Аялалла, ҫӗр айнелле анса пырать тейӗн, параппан сасси хуллен пусӑрӑнса, йӑннӑҫем йӑнса пычӗ, вара сасартӑк, ӑна тӳнтерсе-йӑвантарса та таптаса-хуҫлатса, ун ҫинелле оркестрӑн ҫиҫсе ялтӑракан, илемӗпе пач уйрӑлса тӑракан хаваслӑ хумӗ ҫӗмӗрттерсе кӗрсе кайрӗ.
Звук барабанов становился все тупее и тише, точно он опускался вниз, пуд землю, и вдруг на него налетела, смяв и повалив его, веселая, сияющая, резко красивая волна оркестра.

Тӗл килмерӗ… — хушса хучӗ вӑл хаваслӑ та намӑссӑрла сӑмах.
Не удалось… — прибавил он веселую, циничную фразу.

Ҫав тери ҫӑмӑллӑн та ҫӗкленӳллӗн, питӗ меллӗн те ирӗккӗн утса, маттуррӑн тӑва-тӑва пачӗҫ рота вӗренӗвне сатур та чӗп-чӗрӗ, уҫӑ та хаваслӑ ҫынсем, — калӑн, тӗрӗслӳ вӗсемшӗн пач та хӑрушӑ экзамен мар, темле савӑнӑҫлӑ та ним йывӑрлӑхсӑр йӑпану ҫеҫ.
Молодцеватые, свежие люди проделывали ротное ученье таким легким, бодрым и живым шагом, с такой ловкостью и свободой, что, казалось, смотр был для них не страшным экзаменом, а какой-то веселой и совсем нетрудной забавой.

Ытла пӑчӑран шупкалнӑ тӳпен кӑваклӑхпе те, хӗвелӗн сывлӑшра чӗтӗрекен ылттӑнла ҫутине те, аякри уйӑн ӑшӑ-ӑшӑ симӗслӗхне те, — калӑн, ҫаксене вӑл халиччен асӑрхаман, — ҫийӗнчех ҫивӗч те хаваслӑ витӗрлӗхпе курах кайрӗ вара вӑл, сасартӑк хӑйне ҫап-ҫамрӑккӑн, вӑйлӑн, маттуррӑн та мӑнаҫлӑн туйса илчӗ, мӗншӗн тесен вӑл, куҫа курӑнман пӗр ирӗк-кӑмӑлпа вӑрттӑн ҫыхӑннӑ та, ҫак яштака, ним хускалман, хӑватлӑ ҫынсен йышӗнче, ретӗнче тӑрать…
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну неба, и золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей массе людей, таинственно скованных одной незримой волей…

— Сывӑ-и, маттурсе-е-ем!.. — полка саламласа, малтанах хатӗрлесе тунӑ хаваслӑ сатурлӑхпа харсӑррӑн кӑшкӑрчӗ вӑл.
Приветствуя полк, он крикнул молодцевато, с наигранным веселым задором: — Здорово, красавцы-ы-ы!..

Хаваслӑ ҫулӑмӑн сарлака юпи пӗлӗтелле ҫӗкленсе кайрӗ.
Широкий столб веселого огня поднялся к небу.

XIV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Ман ҫумма никам хутшӑнмасть пулсассӑн та, ӗлӗкхи вӑрҫӑсен савнӑҫӗшӗн, хаваслӑ та юнлӑ хаярлӑхшӑн ӗҫетӗп эпӗ пӗчченех!
Если даже никто не присоединится ко мне, я пью один за радость прежних войн, за веселую и кровавую жестокость!

О, мӗнлерех хаваслӑ пулнӑ ишӗлчӗк-аркану ҫинчи ҫав ӗҫкӗ-ҫикӗсем!
О, как были веселы эти пиры на развалинах!

Вӗсен айне талккӑшпех ҫӑра тӗм пусса илнӗ, хӑшпӗр тӗлте ҫапах та малтанхи ачаш та ем-ешӗл курӑкпа витӗннӗ уҫӑ, хаваслӑ, анлӑ та капӑр уҫланкӑсем тӑра-тӑра юлнӑ.
У их подножий густо разросся сплошной кустарник, но кое-где оставались просторные прелестные поляны, свежие, веселые, покрытые нежной и яркой первой зеленью.

Пурте кӑшкӑрашса та кулса-ахӑлтатса ҫӗкленчӗҫ; дамӑсем хӑйсен шлепкисемпе сунчӑкӗсене шыраса тупрӗҫ те перчеткисене тӑхӑнса ячӗҫ; Тальман, бронхитпа асапланаканскер, ӑшӑ тутӑрсене мантарса ан хӑварччӑр тесе, янӑрашрӗ пӗтӗм пӳлӗме; хаваслӑ тӗркешӳ хускалчӗ.
Все поднялись с восклицаниями и со смехом; дамы разыскивали свои шляпы и зонтики и надевали перчатки; Тальман, страдавший бронхитом, кричал на всю комнату о том, чтобы не забыли теплых платков; поднялась оживленная суматоха.

XIII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Икӗ барышни те хӑйсем ӑсталанӑ, симӗс хӑюсемлӗ, йӳнӗрех, анчах питӗ килӗшӳллӗ пӗрешкел шурӑ платьесемпеччӗ; иккӗш те кӗрен питлӗ, хура ҫӳҫлӗ, тӗттӗм куҫлӑ та кук терриллӗ; иккӗшӗн те куҫа йӑмӑхтарасла шурӑ, анчах тӗрӗс мар вырнаҫнӑ шӑлсем, апла пулин те ҫакӑ вӗсен тап-таса, чип-чипер ҫӑварӗсене пач уйрӑм илем ҫех кӳрсе тӑрать; иккӗш те кӑмӑллӑ, хаваслӑ, хӑйсем, уйӑрса илмелле мар тейӗн, ытла та пӗр тӗслӗ, ҫакӑнпа пӗрлех вӗсенче ҫав тери илемсӗр пиччӗшӗн сӑнӗ те пурччӗ.
Обе барышни были в одинаковых простеньких, своей работы, но милых платьях, белых с зелеными лентами; обе розовые, черноволосые, темноглазые и в веснушках; у обеих были ослепительно белые, но неправильно расположенные зубы, что, однако, придавало их свежим ртам особую, своеобразную прелесть; обе хорошенькие и веселые, чрезвычайно похожие одна на другую и вместе с тем на своего очень некрасивого брата.

Итлӗр: пулсамӑрччӗ паян савӑк та хаваслӑ.
Слушайте: будьте сегодня милы и веселы.

Ӑҫталла ҫак эсир? — янарарӗ ун хыҫӗнче Александра Петровнӑн хаваслӑ та уҫӑ сасси.
Куда же это вы? — раздался сзади него веселый, звонкий голос Александры Петровны.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика