Шырав

Лев

Но большей частию вместо аристократических рассказов и воспоминаний Лев Степанович, угрюмый и «гневный», как.

Хӑш чух старик ҫывӑрса кайнӑ; паллах, Лев Степанович ҫакна тӳсме пултарайман, ҫавӑнтах горничнӑя кӑшкӑрнӑ: «Танька, ҫӑварна карса ан тӑр», тенӗ, вара Танька старике вӑратнӑ; старикӗ, ыйхӑран вӑрансан, эпӗ ҫывӑрма шутламан та, эпӗ ҫӗрле те, пилӗк ыратнӑ пирки, япӑх ҫывӑртӑм, тенӗ.
Иногда старик засыпал, Лев Степанович, разумеется, этого не мог вынести и тотчас кричал горничной: «Танька, не зевай», и Танька будила старика, который, проснувшись, уверял, что он и не думал спать, что он и по ночам плохо спит, от поясницы.

Лев Степанович, ыйхӑ хыҫҫӑн йӳҫӗ купӑста шӳрпи е салтак тӳми шывӗ ӗҫсен, хирсем тӑрӑх, ҫынсем ӗҫленӗ ҫӗре кайса ҫӳренӗ те, пӗр ултӑ сехетре чей ӗҫмелли пӳлӗме пырса кӗнӗ; унта ӗнтӗ пысӑк кресло ҫинче суккӑр майор чӑлха ҫыхса ларнӑ.
Лев Степанович, запивши кислыми щами или ромашкой сон, отправлялся побродить по полям и работам и часов в шесть являлся в чайную комнату, где у стены уже сидел на больших креслах слепой майор и вязал чулок.

Титӑн алӑк патӗнче тӑмалла, Лев Степанович ывӑҫ тупанӗсемпе ҫапсанах, ӑна пӗр графин йӳҫӗ купӑста шӳрпи пырса памалла пулнӑ.
Тит должен был стоять у дверей и, когда Лев Степанович ударит в ладоши, подать ему графин кислых щей.

— «Лев Степанович, — хӑюсӑррӑн хушса хунӑ Марфа Петровна, — епле пулсан та, вӑл манӑн тете тата сирӗншӗн хурӑнташ пулать».
— «Лев Степанович, — робко прибавляла Марфа Петровна, — ведь как бы то ни было, он мне дядя и вам сродственник».

Хӑш чухне Лев Степанович старик ӑшӗнче этем тивӗҫлӗхӗ евӗрлӗ туйӑма хускатнӑ, вара старик чӗтрекен сасӑпа: суккӑр ҫынна кӳрентерме ҫылӑх, епле пулсан та, эпӗ дворянин тата чин енӗпе премиер-майор тесе аса илтернӗ Лев Степановича.
Иногда Лев Степанович будил в старике что-то похожее на чувство человеческого достоинства, и он дрожащим голосом напоминал Льву Степановичу, что ему грешно обижать слепца и что он все-таки дворянин и премиер-майор по чину.

Лев Степанович куҫҫуль тухичченех кулнӑ.
Лев Степанович хохотал до слез.

Сайра минутсенче, Лев Степанович хаваслӑ пулнӑ чух, суккӑр старик Лев Степанович кулса тӑрӑхласа киленмелли япала вырӑнне пулса тӑнӑ.
В редкие минуты, когда Лев Степанович был весел, слепой старик служил предметом всех шуток и любезностей Льва Степановича.

Сӗтел ҫине дыня пырса парсан, Лев Степанович чи лайӑх пайне хӑй валли касса илет, хуппине унӑн турилкки ҫине хурса парать.
Подадут ли дыню, Лев Степанович вырежет лучшую часть, а корки положит ему на тарелку.

Настойкине Лев Степанович шывпа хутӑштарнӑ.
В настойку Лев Степанович подливал воды.

Старик мӑйне салфетка ҫыхса, ӑна сӗтел хушшине лартнӑ, кунта вара вӑл Лев Степанович ун валли пӗр черкке настойка ярса парасса кӗтнӗ.
Старику повязывали на шею салфетку и сажали его за стол, где он смиренно дожидался, пока Лев Степанович ему пришлет рюмку настойки.

Лев Степанович иккӗшне те «эсӗ» тенӗ, пӗтӗмпех хамӑра пӑхӑнса тӑракан ҫынсемпе мӗнле калаҫма тивӗҫ — вӗсемпе шӑп ҫавӑн пек калаҫнӑ — сиввӗн, йӗрӗнсе, хӑй вӗсенчен аслӑ пулнине юриех палӑртса.
Лев Степанович говорил обоим «ты» и обращался с ними так, как следует обращаться с людьми, вполне зависящими от нас, — с холодным презрением и с оскорбительным выказыванием своего превосходства.

Лев Степанович, ун чухне отставкӑна тухнӑ пулин те, чаплӑ ҫынна хирӗҫ калама пултарайман.
Лев Степанович хотя уже тогда и был в отставке, но все же не смел поперечить особе.

Петербургран таврӑннӑ чух, Лев Степанович хӑйӗн арӑмӗн тетӗшне хӑй патне пыма чӗннӗ, — чӑн-чӑн тетӗшне мар, ватӑ тетӗшне, старике, туркка вӑрҫи вӑхӑтӗнче пуҫран контузи пулнине.
Ехавши из Петербурга, Лев Степанович пригласил к себе дядю своей жены, не главного, а так, дядю-старика, оконтуженного в голову во время турецкой кампании.