Шырав

Шырав ĕçĕ:

Юрату сăмах пирĕн базăра пур.

Юрату (тĕпĕ: юрату) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Леш сӳрӗкленме те, пӗтме те пӗлмен юрату, пурнӑҫ вӑйӗ пек, вӗсен сӑнӗнче хӑватлӑ палӑрса тӑрать — пӗрле асапланнӑ вӑхӑтра вӑл вӗсен куҫӗсенче, куҫҫулӗнче, хуллен макӑрнинче сисӗнет…
Та неувядающая и негибнущая любовь лежала могуче, как сила жизни, на лицах их — в годину дружной скорби светилась в медленно и молча обмененном взгляде совокупного страдания, слышалась в бесконечном взаимном терпении против жизненной пытки, в сдержанных слезах и заглушенных рыданиях…

VIII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Ольга вӗрин сывламасть, ҫутӑ пайӑркасем те, кӑвак каҫ та ҫук; анлӑ та хаяр пурнӑҫри юрату умӗнче ҫулсем иртнӗ хыҫҫӑн ҫаксем йӑлтах ача вӑййи пек ҫеҫ туйӑнаҫҫӗ.
Нет ее горячего дыхания, нет светлых лучей и голубой ночи; через годы все казалось играми детства перед той далекой любовью, которую восприняла на себя глубокая и грозная жизнь.

Штольц юрату, авлану ыйтӑвӗпе вылямарӗ, укҫашӑн, палла-тӑран пулӑшӑвӗшӗн, ӗҫшӗн вакланма шут тытмарӗ, ҫапах вӑл, турист, негоциант пулнӑскер, килтен тухмасӑр мӗнлерех пурӑнма пултарасси ҫинчен шухӑшлакаларӗ.
Не играя вопросом о любви и браке, не путая в него никаких других расчетов, денег, связей, мест, Штольц, однако ж, задумывался о том, как примирится его внешняя, до сих пор неутомимая деятельность с внутреннею, семейною жизнью, как из туриста, негоцианта он превратится в семейного домоседа?

Малтанах вӑл ҫав сӑнар урлӑ хӗрарӑмӑн пуласлӑхне курма ӗмӗтленнӗ; анчах кайран, вӑл пӗве ҫитнӗ Ольгӑна курсан, унӑн чаплӑн чечекленнӗ илемне кӑна мар, пурӑнма, вӗренме, пурнӑҫпа кӗрешме вӑйӗ пуррине курсан, Штольца хӑйӗн ӗмӗчӗ ҫитнӗ пек туйӑнчӗ, вӑл мана пуҫланӑ юрату сӑнарне аса илчӗ, ӑна Ольгӑпа танлаштарма пуҫларӗ, иккӗшӗн хушшинче пӗр кӑлтӑксӑр чӑнлӑх пулассӑн туйӑнчӗ.
Сначала ему снилась в этом образе будущность женщины вообще; когда же он увидел потом, в выросшей и созревшей Ольге, не только роскошь расцветшей красоты, но и силу, готовую на жизнь и жаждущую разумения и борьбы с жизнью, все задатки его мечты, в нем возник давнишний, почти забытый им образ любви, и стала сниться в этом образе Ольга, и далеко впереди казалось ему, что в симпатии их возможна истина — без шутовского наряда и без злоупотреблений.

Юлашкинчен, нумайӑшӗ именишӗн, хӗр пурлӑхӗпе киленсе пурӑнассишӗн авланаҫҫӗ: арӑм киле йӗрке кӳрет, вӑл — кил хуҫи арӑмӗ, амӑшӗ, ачасене ӑс паракан; юрату ҫине вара практика енӗпе ҫеҫ пӑхаҫҫӗ, хуҫи ӑна пӗрре хӑнӑхать те урӑх нихҫан та асӑрхамасть.
Наконец, большая часть вступает в брак, как берут имение, наслаждаются его существенными выгодами: жена вносит лучший порядок в дом — она хозяйка, мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не замечает его никогда.

Вӑл кулкаласа, пӗрре хӗрелсе, тепре куҫхаршисене пӗрсе, юрату геройӗсемпе героинисем ҫине пӑхнӑ; ун умне хурҫӑ перчеткеллӗ Дон Кихотсем, вӗсен ӗмӗтӗнчи дамӑсем, аллӑ ҫул хушши савнисене манмасӑр, улталамасӑр пурӑннӑскерсем, хӗрлӗ питлӗ, чакӑр, ӑшӑ куҫлӑ кӗтӳҫсем, вӗсен така пӑхакан савнийӗсем туха-туха тӑнӑ.
Он с улыбкой, то краснея, то нахмурившись, глядел на бесконечную вереницу героев и героинь любви: на донкихотов в стальных перчатках, на дам их мыслей, с пятидесятилетнею взаимною верностью в разлуке; на пастушков с румяными лицами и простодушными глазами навыкате и на их Хлой с барашками.

— Ольга сана хӑй патне яла хӑнана чӗнет; санӑн юрату сӳннӗ, хӑрушӑ мар: кӳлешмӗн.
— Ольга зовет тебя в деревню к себе гостить; любовь твоя простыла, неопасно: ревновать не станешь.

VI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Сирӗн «юрату» тенинче пӗлтерӗшӗ те пулман; вӑл малалла кайма та пултарайман.
У вашей так называемой «любви» не хватало и содержания; она дальше пойти не могла.

IV сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Итлесемӗр! — тесе вуларӗ: — «Эсир халӗ юрататӑп тени — хальхи мар, пулас юрату.
— Слушайте же! — и читал: — «Ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая.

Ку юрату пулчӗ пулсан, кайӑр — Ольга самантлӑха шӑпланчӗ.
Если это была любовь, то… уезжайте, — она остановилась на минуту.

— Юрату туслӑх чухлех тишкерӳллӗ маррине эпӗ пӗлетӗп, — терӗ Штольц, — юратан ҫын суккӑр, вӑл тивӗҫлипе мар, ахальтен ҫеҫ юратать.
— Я знаю, что любовь менее взыскательна, нежели дружба, — сказал он, — она даже часто слепа, любят не за заслуги — всё так.

— Ку юрату мар, ку мӗн те пулин урӑххи, тетӗп эпӗ! — ҫине тӑрсах каларӗ Штольц.
— Это не любовь, это что-нибудь другое, говорю я! — настойчиво твердил он.

Анчах вӑл пӗр енчен туслӑх, тепӗр енчен юрату пулсан — тур ҫырлахах вара!
Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь.

Ҫамрӑк арҫынпа хӗрарӑм пӗр-пӗрне юратаҫҫӗ пулсан е ват ҫынсем юрату ҫинчен аса илеҫҫӗ пулсан ҫеҫ, Ольга Сергеевна, — туслӑх лайӑх япала.
Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками.

Юрату туслӑха ҫӗнтерчӗ.
Дружба утонула в любви.

Анчах вӑл, чӗринче усал та ултавлӑ туйӑмсене путарчӗ пулин те, хӑйӗн шухӑш-ӗмӗтне путарма пултараймарӗ: унӑн куҫӗ умӗнче час-часах, ирӗксӗрех, урӑх юрату сӑнарӗ йӑлтӑртатса тӑчӗ; Обломовпа мар, юлхавлӑн тӗлӗрсе мар, темӗн тӗрлӗ анлӑ, тулли пурнӑҫпа, пӗтӗм ырлӑха-хурлӑха тӳссе — Штольцпа телей курса пурӑнасса Ольга ӗмӗтленнӗҫемӗн хытӑрах ӗмӗтленчӗ…
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…

Вӑл Обломова юратнӑ, ҫав юрату сӳнсен, пурнӑҫ чечекӗ те ӗмӗрлӗхех шаннӑ!
Она любила Обломова, и любовь эта умерла, цвет жизни увял навсегда!

Анчах унӑн тусӗ, Соничка, виҫҫӗмӗш юрату ҫине куҫнӑ, тесе пӗлтерчӗҫ Российӑран килнисем…
Вспомнила о Сонечке, как бы она отозвалась о второй любви, но от приезжих из России слышала, что приятельница ее перешла на третью…

Ольга Соничкӑна аса илчӗ: иккӗмӗш юрату пирки вӑл мӗн калӗччӗ-ши?
И Обломов так изрек свой приговор.

Вӑл ырӑ ятлӑ мӑнаккӑшсем, ватӑ хӗрсем, тӗрлӗрен ӑслӑ хӗрарӑмсем, юлашкинчен писательсем, «юрату уйлавҫисем» каланине аса илчӗ — пур енчен те: «хӗрарӑм чӑннипе пӗрре кӑна юратать», тенине ҫеҫ астурӗ.
Вспомнила про авторитеты теток, старых дев, разных умниц, наконец писателей, «мыслителей о любви», — со всех сторон слышит неумолимый приговор: «Женщина истинно любит только однажды».

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика