Шырав

Шырав ĕçĕ:

ҫавӑн (тĕпĕ: ҫав) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ҫавӑн пекех эпӗ ҫакна пӗлетӗп: манран пӗртте начар мар темӗн чухлӗ ҫынсемшӗн телей вӑл идилли пек пулмалла, ҫавӑнпа эпӗ: пурнӑҫра идилли пуҫ пулса тӑтӑр, — тесе савӑнса кӑшкӑратӑп.
Точно так я знаю, что для огромного большинства людей, которые ничуть не хуже меня, счастье должно иметь идиллический характер, и я восклицаю: пусть станет господствовать в жизни над всеми другими характерами жизни идиллия.

XVI // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Паллах, кун пек япала нумая пыма пултарайман; вилӗм ҫывхарнӑҫемӗн Крюкова ҫине-ҫинех ыйтса пӗле пуҫланӑ пулӗччӗ; е унӑн чӑнлӑха пӗлме уйрӑм сӑлтав пур тесе каланӑ пулӗччӗ вӑл, е Лопуховпа Вера Павловна вӑл ыйта-ыйта пӗлнинче темӗнле раснах кирлӗ япала пулнине туйса илнӗ пулӗччӗҫ, вара икӗ-виҫӗ эрнерен е, тен; тепӗр темиҫе кунтан ӗҫ кӑшт маларах мӗнле пӗтнӗ, ҫавӑн пекех пӗтнӗ пулӗччӗ, — ун чухне Кирсанов мастерскоя Крюкова кӗтмен ҫӗртен пырса тухнӑ.
Конечно, это недоразумение не могло бы быть продолжительно; по мере приближения развязки расспросы Крюковой делались бы настойчивее; она или высказала бы, что у ней есть особенная причина знать истину, или Лопухов или Вера Павловна догадались бы, что есть какая-то особенная надобность в ее расспросах, и двумя-тремя неделями, быть может, несколькими днями позже, дело все-таки пришло бы к тому же, к чему пришло несколько раньше благодаря неожиданному для Крюковой появлению Кирсанова в мастерской.

XV // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Экономка, горничнӑй, нянька ӗҫне, — мӗн те пулин ҫавӑн пеккине шырамалла пулнӑ, — тата ывӑничченех ӗҫлеттермен госпожа патне кӗмелле пулнӑ — унсӑр пуҫне ятлаҫмалли-мӗн ан пултӑр: ун пекки вӑл сайра тӗл пулать ӗнтӗ.
Надобно было искать должности экономки, горничной, няньки — что-нибудь такое и у такой госпожи, при которой не было бы утомительных обязанностей, да не было бы — это главное — и неприятностей: условия довольно редкие.

Ман ҫине пӑхаканни вӑл мар, эпӗ хамах хам ҫине пӑхнӑ пек, мана чуптӑваканни вӑл мар, эпӗ хама хам чуптунӑ пек туйӑнать, — чӑнах та, мана ҫавӑн пек туйӑнатчӗ; ҫавӑнпа мана намӑс мар та.
Это как будто не он на меня смотрит, а я сама на себя смотрю, это не он меня целует, а я сама себя целую, — право, так мне представлялось; оттого мне и не стыдно.

XIV // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Ку вӑл пӗччен чухне ӗмӗтленсе: «ах, епле юрататӑп эпӗ ӑна», тесе шухӑшласа ларнипе пӗрех — ҫавӑн пек лӑпкӑн шухӑшласа ларнӑ чухне нимӗн те пӑшӑрханмастӑн, нимӗн те ыратмасть санӑн; ху юратакан ҫын сан ҫине юратса пӑхса ларнӑ чухне те ҫавӑн пекех ырӑ, пин хут ырӑрах; чӗре хытӑ тапнине мар, ҫав тери лӑпкӑ пулнине туятӑн, ҫук; ун пек пулсан, вӑл пӑшӑрхану пулнӑ пулӗччӗ, хытӑ тапнине туймастӑн, чӗре пӗр пек, ыррӑн та ҫемҫен тапать, кӑкӑр сарӑлать, сывлама ҫӑмӑл, ку вӑл ҫапла, ку вӑл чи тӗрӗсси: сывлама питӗ ҫӑмӑл.
Это все равно, как если когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», — так ведь тут уж ни тревоги, ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется: и как это спокойно чувствуешь, а не то, что сердце стучит, нет, это уж тревога была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.

Паллах ӗнтӗ, ҫавӑн пек юрату пур чухне юратнӑ ҫын ҫине пӑхнисӗр пуҫне кам ҫине те пулин епле пӑхӑн-ха.
А это разумеется, что когда такую любовь чувствуешь, как же можно на кого-нибудь и смотреть, кроме того, кого любишь.

Вӑл чуптунипе ман пуҫ ҫаврӑнса кайрӗ, эпӗ тӑна ҫухатрӑм: ҫавӑн пек пурӑнса ирттернӗ хыҫҫӑн кун пек япала пулма пултарать тесе ӗненме пулать-и-ха, Вера Павловна?
От этого поцелуя у меня голова закружилась, я память потеряла: можно ли этому поверить, Вера Павловна, чтобы это могло быть после такой моей жизни?

Ҫапах тем пек намӑс пулсан та, кӑна калама ҫеҫ ҫӑмӑл, Вера Павловна, тӗлӗнмелле, анчах ҫавӑн пек пулчӗ ӗнтӗ, — эпӗ пурпӗр каларӑм: «Александр Матвеич, епле мана ачашлас килчӗ-ха сирӗн?» — терӗм.
Но при всем моем стыде, — смешно сказать, Вера Павловна: при моем стыде, а ведь это правда, — я все-таки сказала: «Как это вы захотели приласкать меня, Александр Матвеич?»

Ҫапла ӗнтӗ, вӑл ман алла тытнӑ-тытманах, — эсир ӗненес те ҫук, — эпӗ хӗрелсе кайрӑм: ҫавӑн чухлӗ пурӑннӑ хыҫҫӑн пӗр айӑпсӑр хӗр пек пулни — ку вӑл, Вера Павловна, тӗлӗнмелле, анчах ҫавӑн пек пулчӗ.
Так вот, как он взял мою руку, — вы не поверите, я так и покраснела: после моей-то жизни, Вера Павловна, будто невинная барышня — ведь это странно, а так было.

Вӑл ҫавӑн хыҫҫӑн та пыркалатчӗ, тухтӑр сывмар ҫынна пӑхнӑ пекех пӑхатчӗ.
Вот он бывал и после этого, все так же, будто доктор за больным смотрит.

Эпӗ акӑ каллех кирли ҫинчен калаҫма пуҫларӑм, — пӗр ҫавӑн ҫинчен кӑна калаҫмаллаччӗ те пирӗн.
Вот я и опять к тому подошла, о чем об одном надобно было говорить.

— «Луччӑ каласа парӑр-ха мана, кам эсир, епле пулса тухрӗ-ха сирӗн ун пек» — Эпӗ ӑна хам ҫинчен мӗн шухӑшласа кӑларнине каласа пама пуҫларӑм: эпир хамӑр ҫинчен пулман япаласем шухӑшласа кӑларатпӑр-ҫке, ҫавӑнпа вара пиртен пӗрне те ӗненмеҫҫӗ; чӑннипе вара, ҫавӑн пек ӗҫсене шухӑшласа кӑларманнисем те пур: пирӗн хушӑра чаплӑ йӑхран тухнисем те, вӗреннисем те пулаҫҫӗ вӗт.
«Вы лучше расскажите-ка мне, кто вы и как это с вами случилось», — Я ему стала рассказывать, что про себя выдумала: ведь мы сочиняем себе разные истории, и от этого никому из нас не верят; а в самом деле есть такие, у которых эти истории не выдуманные: ведь между нами бывают и благородные и образованные.

Чи малтан, ун пек каланине илтсен, Вера Павловна тӗлӗнсе кайнӑ: анчах ун ҫинчен темиҫе кун хушши шутласа пӑхнӑ хыҫҫӑн вӑл ҫапла каланӑ: «манӑн пурнӑҫ? — эпӗ ӳссе ҫитӗннӗ тасамарлӑх, вӑл та лайӑх мар пулнӑ вӗт; ҫапах та вӑл ман ҫума ҫыпҫӑнман; унпа вараланман хӗрарӑмсем вӗсем пиншерӗн, вӗсем те пирӗн пек ҫемьесенчех ӳссе ҫитӗннӗ. Телей пулӑшнипе ҫавӑн пек мӗскӗн пурнӑҫран хӑтӑлса юлакансем пулсан, мӗн тӗлӗнмелли пур ӗнтӗ?»
На первый раз она была изумлена такою исповедью; но, подумав над нею несколько дней, она рассудила: «А моя жизнь? — грязь, в которой я выросла, ведь тоже была дурна; однако же не пристала ко мне, и остаются же чисты от нее тысячи женщин, выросших в семействах не лучше моего. Что ж особенного, если из этого унижения также могут выходить неиспорченными те, которым поможет счастливый случай избавиться от него?»

Халӗ вара хӑрушлӑх ун чухнехинчен ытларах пулнӑ: ҫак виҫӗ ҫул хушшинче Вера Павловнӑн шухӑш-кӑмӑлӗ, паллах, нумай улшӑннӑ ӗнтӗ: ун чухне вӑл пӗчӗк ача евӗр пулнӑ, халӗ ӗнтӗ ун пек мар; хӗрачана пӗр вӑхӑтрах юрататӑн, юратса йӑл кулатӑн, вылятӑн унпа, Вера Павловна халӗ хускатакан туйӑм пачах та ҫавӑн пек выляни мар.
А теперь опасность была больше, чем тогда: в эти три года Вера Павловна, конечно, много развилась нравственно; тогда она была наполовину еще ребенок, теперь уже не то; чувство, ею внушаемое, уже не могло походить на шутливую привязанность к девочке, которую любишь и над которой улыбаешься в одно и то же время.

XII // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Лопухов киле салху таврӑнчӗ: ҫав тери юратнӑ ҫын ҫавӑн пек пулса тӑнине курма ӑна йывӑр пулчӗ.
Лопухов возвратился домой даже опечаленный: горько было увидеть такую сторону в человеке, которого он так любил.

XI // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

— Вӑл юлашки вӑхӑтра хӑйне нумай чухне кӳрентернине шутлама пуҫларӗ: «ҫыннӑн ҫӳҫӗ мӗн чухлӗ ҫутӑрах, ҫын ҫавӑн чухлӗ куҫа курӑнмасть», терӗн эсӗ, Вера Павловна: халӗ чей хакланчӗ, терӗ.
Он начал высчитывать множество случаев, которыми оскорблялся в последнее время: «Ты сказал, что чем светлее у человека волосы, тем ближе он к бесцветности. Вера Павловна сказала, что ныне чай вздорожал.

Стрелок виҫӗ утӑм малалла утрӗ, уйӑх ҫавӑн чухлӗ каялла чакрӗ, И ун хыҫҫӑн утӑмларӗ, уйӑхӗ вара хӑйӗн малтанхи вырӑнне пырса тӑчӗ.
Он сделал три шага вперед — луна отступила на три шага назад; он отступил на три шага назад — и луна вернулась в прежнее положение.

III // Николай Григорьев. Лу Синь. Калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1960. — 90–106 стр.

Кайрантарах, И шултра тискер кайӑксене тытса пӗтерсен, хир сыснисене, мулкачсене, фазансене ҫие пуҫларӗҫ; хӑйсене мӗн чухлӗ кирлӗ, ҫавӑн чухлӗ персе тытатчӗ вӗсене стрелок.
А потом он перебил всю крупную дичь, и они перешли на кабанов, фазанов, зайцев — при его меткости он всегда добывал столько, сколько хотел.

I // Николай Григорьев. Лу Синь. Калавсем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1960. — 90–106 стр.

Икӗ-виҫӗ ҫамрӑк ҫын, ӑна вӗрентнӗ профессорсенчен пӗри — ытла ҫамрӑках марскер, унӑн тусӗсем ыттисене тахҫанах ҫапла каласа панӑ пулнӑ: тӗнчере темӗнле Фирхов пур иккен, вӑл Берлинта пурӑнать, тата темӗнле Клод Бернар пур иккен, вӑл Парижра пурӑнать, тата ҫавӑн пеккисем ыттисем те пур, вӗсене пурне те астуса тӑма та ҫук, вӗсем те ҫавӑн пекех тӗрлӗ хуласенче пурӑнаҫҫӗ, ҫав Фирхов, Клод Бернар тата тахӑшӗ — ҫаксем вӗсем медицина наукине чи ӑста пӗлекенсем иккен.
Два-три молодые человека да один немолодой человек из его бывших профессоров, его приятели, давно наговорили остальным, будто бы есть на свете какой-то Фирхов, и живет в Берлине, и какой-то Клод Бернар, и живет в Париже, и еще какие-то такие же, которых не упомнишь, которые тоже живут в разных городах, и что будто бы эти Фирхов, Клод Бернар и еще кто-то — будто бы они светила медицинской науки.

X // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Вара ҫынсем: «ну, халӗ пире лайӑх», тесе каличченех ҫавӑн пек пулса пырӗ, ун чухне ҫак уйрӑм тип пулмасть ӗнтӗ, мӗншӗн тесен ҫынсем пурте ҫак тип йышшисем пулӗҫ, пур ҫынсем те ҫак тип йышшисем пулманнине, ҫак тип уйрӑм тип шутланнӑ вӑхӑт мӗнле пулнине ӑнланма вӗсене йывӑр пулӗ.
И так пойдет до тех пор, пока люди скажут: «Ну, теперь нам хорошо», тогда уж не будет этого отдельного типа, потому что все люди будут этого типа и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он считался особенным типом, а не общею натурою всех людей.

VIII // Николай Сандров, Владимир Садай. Чернышевский, Николай Гаврилович. Мӗн тумалла?: роман; вырӑсларан Николай Сандров, Владимир Садай куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1957. — 495 с.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика