Шырав

Голова

Капла каласшӑн марччӗ вӑл, ыйтса пӗлесшӗнччӗ: мӗнле-ха капла эс, голова, мӗнле майпа лекрӗн ку миххе? тесшӗнччӗ, анчах хӑй те ӑнланса илеймерӗ, темшӗн-ҫке, пачах урӑх сӑмах персе ячӗ.
Он хотел не то сказать, он хотел спросить: «Как ты, голова, залез в этот мешок?» — но сам не понимал, как выговорил совершенно другое.

Голова хӑй те Чубран каях мар именчӗ, ҫавӑнпа ӗнтӗ сӑмаха мӗнрен пуҫламаллине те пӗлеймерӗ.
Голова сам был не меньше смущен и не знал, что начать.

«Голова та унтах кӗрсе ларнӑ», терӗ Чуб, хӑй тӗллӗн, тӗлӗннипе голована пуҫӗнчен пуҫласа ура тупанне ҫитиех виҫсе пӑхса.
— И голова влез туда же, — говорил про себя Чуб в недоумении, меряя его с головы до ног.

Голова тухрӗ.
Голова вылез.

Голова ӗнтӗ пурне те тӳссе ирттерме шут тытрӗ.
Голова решился сносить все.

Голова чӗнмесӗр ларса пыма шут тытрӗ, кӑшкӑрса ярсан, ку ухмах хӗрсем мана, михӗ анине салтса кӑларас вырӑнне, михӗре шуйттан ларать-ха тесе, тарса пӗтӗҫ те, урамра пӗччен тӑрса юлӑп, вара тен, ирчченех лармалла пулӗ унта, шухӑшларӗ вӗл.
Голова решился молчать, рассуждая: если он закричит, чтобы его выпустили и развязали мешок, — глупые дивчата разбегутся, подумают, что в мешке сидит дьявол, и он останется на улице, может быть, до завтра.

Мӗнпур пек юн тымарӗсем чӗтренсе илчӗҫ унӑн; михӗсене хӑвӑрт пӑрахрӗ те вӑл, — хытӑ пӑрахнӑран ӗнтӗ, михӗ тӗпӗнче ларакан дьяк ҫӗр ҫумне ҫапӑннипе ахлатса илчӗ, голова хыттӑн иклетрӗ, — хулпуҫҫийӗ урлӑ ҫавӑрса хунӑ пӗчӗкҫӗ миххипех йӗкӗтсемпе пӗрле уттара пачӗ.
Все жилки в нем вздрогнули; бросивши на землю мешки так, что находившийся на дне дьяк заохал от ушибу и голова икнул во все горло, побрел он с маленьким мешком на плечах вместе с толпою парубков.

Анчах ун шухӑшӗсем таҫта аякра вӗҫсе ҫӳрени паллӑ ҫав; унсӑрӑн вӑл йӑлтах илтнӗ пулӗччӗ; хӑйӗн ҫӳҫне михӗ анипе пӗрле пӗтӗрсе ҫыхнӑ пирки Чуб хытах чашкӑрса илнине те, пысӑк кӗлеткеллӗ голова хытах иклетме пуҫланине те илтнӗ пулӗччӗ.
Но заметно было, что его мысли гуляли бог знает где, иначе он бы услышал, как зашипел Чуб, когда волоса на голове его прикрутила завязавшая мешок веревка, и дюжий голова начал было икать довольно явственно.

Солоха хӑйӗн самӑр кӗлеткеллӗ хӑнине ӑҫта пытарасси ҫинчен чылайччен шухӑшларӗ; юлашкинчен вӑл кӑмрӑк тултарса хунӑ чи пысӑк михӗ суйласа илчӗ; кӑмрӑкне каткана пушатрӗ, пысӑк кӗлеткеллӗ голова вара, пуҫӗ-уссийӗ, хӑлхаллӑ ҫӗлӗкӗ-мӗнӗпех миххе кӗрсе ларчӗ.
Солоха думала долго, куда спрятать такого плотного гостя; наконец выбрала самый большой мешок с углем; уголь высыпала в кадку, и дюжий голова влез с усами, с головою и с капелюхами в мешок.

«Пытар мана ӑҫта та пулин, — терӗ шӑппӑн голова.
— Спрячь меня куда-нибудь, — шептал голова.

Ҫапла калама та лайӑххӑн ӗлкӗреймерӗ голова, каллех алӑка шакканӑ сасӑ илтӗнчӗ.
Не успел голова это сказать, как в дверь послышался стук.

Голова, хӑлхаллӑ ҫӗлӗкӗ ҫинчи юрне силлерӗ те, Солоха тыттарнӑ эрехе ӗҫсе парса, хӑй ҫинчен каласа пачӗ: ҫил-тӑман тухнӑ пирки дьяк патне каймарӑм, — сан ҫутӑ пуррине куртӑм та, санпа пӗрле каҫ ирттермешкӗн кӗтӗм-ха, терӗ вӑл.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из рук Солохи чарку водки, рассказал, что он не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.

Шаккаканни голова иккен.
Стучавшив оказался дюжий голова.

Анчах вӑл чи йӗркеллӗ козаксенех ҫавӑрма пӗлет (тӳррипе каласан, асӑрхаттарса хӑварни чӑрмантармӗ: козакӗсем хӑйсем ҫавӑн пекрех, хӗрарӑм хитришӗн хыпсах каймаҫҫӗ ӗнтӗ); ун патне голова та, Осип Никифорович дьяк та (паллах, хӑйӗн арӑмӗ килте ҫук чухне), Корний Чуб козак та, Касьян Свербыгуз козак та ҫӳрекеленӗ.
Однако ж она так умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает, между прочим, заметить, мало было нужды до красоты), что к ней хаживал и голова, и дьяк Осип Никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и козак Корний Чуб, и козак Касьян Свербыгуз.

Тем пек кайӗччӗ вӑл дьяк патне, ун ҫинчен те кун ҫинчен калаҫса ларӗччӗ; халь ӗнтӗ унта, паллах, пурте пуҫтарӑннӑ: голова та, мӑн саспа юрлаканни те, тикӗт юхтаракан Мӗкӗте те унтах пулма кирлӗ.
Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита.

Чуб ятлӑ пуян козак пулать ӗнтӗ унта, голова, дьякӑн архиерей хорӗнче чи мӑн сасӑпа юрлакан пӗлӗшӗ, леш хайхи, кӑвак сюртукпа ҫӳрекенни; Свербыгуз козак тата ыттисем те; кутья ҫеҫ мар, тутлӑ имҫам ярса вӗретнӗ эрех те, шафранпа туни те пулмалла унта, апат-ҫимӗҫӗ те тӗрлӗрен пулма кирлӗ.
Были приглашены: богатый козак Чуб, голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и еще кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха, перегонная на шафран водка и много всякого съестного.

Ҫакна каланӑ хушӑра голова, яланхи пекех, хӑйне хӑй мӑнкӑмӑллӑн тытса, куҫайӗн пӑхса илчӗ.
При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.

«Кирлехчӗ ҫав, кирлӗ, пан голова!»
— Нужно бы, нужно, пан голова!