Шырав

Шырав ĕçĕ:

Таса сăмах пирĕн базăра пур.

Таса (тĕпĕ: таса) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Кунта ҫынсене Тамӑк кӑтартаҫҫӗ; Тамӑкра йӗркесем ҫирӗп, асаплантармалли мелсем нумай тӗрлӗ, унта ҫынсене, хӑйсемшӗн тунӑ таса законсене пӑсакан ҫынсене кӗтеҫҫӗ…
Здесь людям показывают ад с его строгими порядками и разнообразием мучений, которые ждут людей, нарушающих святость законов, созданных для них…

Кичемлӗх патшалӑхӗ // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 671–683 стр.

Ҫав таса шухӑшсем, ташӑри пек, пӗр-пӗрин ҫумне сӗртӗнеҫҫӗ те, самантлӑх ыталашса илнӗ хушӑра, ҫулӑмлӑн ҫиҫсе илсе, ҫӗнӗ вут-ҫулӑм, ҫӗнӗ шухӑшсем ҫуратаҫҫӗ.
В священном танце они соприкасаются одна с другой и, ярко вспыхнув в мимолетном объятии, рождают новое пламя, новую мысль.

Унран ӗнтӗ хура сӑнӗ ҫеҫ тӑрса юлнӑ: чул, тимӗр, йывӑҫ, ҫынсен вараланчӑк ӳпкисем ҫӑтса янипе, таса сывлӑшӗпе ырӑ сулхӑнӗ ҫухалнӑ ун.
От нее осталась только тьма, — свежесть и прохлада исчезли, проглоченные камнем, железом, деревом, грязными легкими людей.

Сарӑ шуйттан хули // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 659–670 стр.

Анчах урлӑ-пирлӗ каркаланса выртакан урамсене кӗрсен, вӑл хӑйӗн таса сывлӑшӗпе хулан наркӑмӑшлӑ сывлӑшне сирсе яма, ҫӗнтерме пултараймасть.
Но, вступая в сети улиц, она не в силах победить, разогнать своим свежим дыханием ядовитые испарения города.

Хӑлхана ҫурса каякан ҫинҫе сасӑ урамри ытти сасӑсем хушшине ҫивӗччӗн пырса кӗрет, вӑл татти-сыпписӗр чӑсӑлса тӑрать, куҫа шартса яракан шурӑ та сивӗ ҫип пек, мӑй тавра явӑнать, пуҫри шухӑшсене пӑтраштарса ярать, уртарать, таҫта хӑвалать; вӑл, пӗр самантлӑха та чарӑнмасӑр, ҫӗрӗк шӑрши тулнӑ пӑнтӑхнӑ сывлӑшра, ҫак таса мар пурнӑҫран усаллӑн витлесе кулнӑ пек, чӗтренсе тӑрать.
Тонкий, режущий ухо свист прорывает своим дрожащим острием все звуки улиц, он тянется бесконечно, как ослепительно белая, холодная нить, он закручивается вокруг горла, путает мысли в голове, бесит, гонит куда-то и, не смолкая ни на секунду, дрожит в гнилом запахе, пожравшем воздух, дрожит насмешливо, злобно пронизывая эту жизнь в грязи.

Ыйткаласа ҫитнӗ хыҫҫӑн таса хире шуса тухатӑп!
Напрошу и выползу в чистое поле.

Инкер-синкер // Александр Артемьев. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 191–208 стр.

Куҫӗсем те унӑн пӗчӗк ачанни пекех таса, — ҫавӑнпа та унӑн сӑмсасӑр пичӗ ҫӳлелле туртӑнса тӑракан тута хӗрри, йӗрӗлсе тӑракан шӑлӗсем пушшех илемсӗррӗн курӑнаҫҫӗ.
Да и глаза у нее были детски чистые, — тем безобразнее казалось безносое лицо, с приподнятой губой и обнаженными зубами.

— Таса хир! — тем шутланӑ май кулкаласа, вӑрӑммӑн сывласа каларӗ ача.
— Чистое поле! — сказал мальчик, задумчиво улыбаясь, вздыхая.

Анне, сан пӗчӗк урапа тупасчӗ те мана таса хире илсе тухасчӗ!
Мамка, ты бы вот нашла тележку да свезла меня в чистое поле!

Эсӗ таса хирте пулкаланӑ-и?
Ты в чистом поле бывал?

Суту-илӳ тӑвӑттӑм, унтан анне валли таса хир варринче ҫурт туянӑттӑм.
Торговал бы, после купил бы мамке дом в чистом поле.

Таса мар кантӑк витӗр пӳлӗме ватӑ ҫын сӑнӗ пек тӗксӗм хӗвел ҫути ӳкет, ачан хӗрлӗрех ҫӳҫне ҫутатать; Ленькӑн кӗпе ҫухи ярханах — унӑн чӗри мӗнле тапни чечен кӑкӑр шӑмми витӗрех курӑнса тӑрать.
В грязные стекла окна смотрело солнце, тусклое, как лицо старика, на рыжеватые волосы мальчика падал мягкий свет, рубашка на груди Леньки расстегнута, и я видел, как за тонкими косточками бьется сердце, приподнимая кожу в едва намеченный сосок.

У-ю-юй, тӗкӗнме те шел: манӑн алӑсем таса мар.
Ую-юй, — даже жалко тронуть, руки у меня немытые.

Урамсенчи ҫӗр каҫӑ тӑрӑлса тӑнӑ кӳлленчӗксенче ирхи кӗрен-кӑвак тӳпе курӑнать, — ҫавна пула таса мар кӳлленчӗксем те илемлӗрех пек туйӑнаҫҫӗ, анчах вӑл илем ниме те кирлӗ мар, чуна та килӗшӳсӗр.
На улицах, в лужах, устоявшихся за ночь, отражалось утреннее небо — голубое и розовое, — эти отражения придавали грязным лужам обидную, лишнюю, развращающую душу красоту.

Пӳрт стени айӗнчи шӑтӑкран ман ҫине тӑваткал чӳречесем пӑхаҫҫӗ, вӗсем, ӳсӗр ҫын куҫӗсем пек, тӗссӗр те таса мар.
Из грязной ямы под стеною дома смотрели на меня квадратными глазами стекла подвального окна, мутные и грязные, как глаза пьяницы.

Эпӗ вӑтаннипе ҫаврӑнса пӑхрӑм: манран сылтӑмалла илемсӗр кӑмака ҫамки, кӑмака умӗнче таса мар чашӑк-тирӗк ларать, кӗтесре, ещӗк хыҫӗнче — сӑмалаланӑ канат татӑкӗсем, сӳс лӑстӑкӗсем, вут-сыпписем, картлӑ кӗвенте тата тӗрлӗ турпас-тӗрпес йӑванса выртать.
Сконфуженный, я оглянулся: вправо от меня — чело уродливой печки, на шестке — грязная посуда, в углу — за ящиком — куски смоленого каната, куча нащипанной пакли, поленья дров, щепки и коромысло.

Кӑнтӑрла тӑвӑллӑ ҫумӑр ҫурӗ те тӑкӑрлӑкри таса мар, тӑмлӑ ҫӗре пушшех йӗпетсе ячӗ; ҫавӑнпа шыв кӳлленчӗкӗ тарӑн, хӗрарӑм урисем чӗркуҫҫи таранах путнӑ.
Днем над городом могуче прошла гроза, обильный дождь размочил грязную, глинистую землю переулка; лужа была глубокая, ноги женщины уходили в нее почти по колено.

Вӑл часах таса ҫӳрекен пулать, питне хӗрлӗ тӗс кӗрет, лайӑх апатпа унӑн ӳт-пӗвӗ, август уйӑхӗнчи груша пек, чиперленсе каять.
Она сразу же стала чистенькой, румяной и, на хороших хлебах, начала заметно наливаться здоровым соком, как груша в августе.

Итали ҫинчен хунӑ юмахсем // Александр Алга. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 166–190 стр.

— Таса мадонна! — терӗ вӑл ӑна.
— Святая мадонна! — сказала она.

Ҫапла пурнатчӗ вӑл, хӑй те хавасланатчӗ, ҫынсене те нумайӑшне савӑнтаратчӗ, пуриншӗн те кӑмӑллӑччӗ, пурна-киле хӗрарӑм тусӗсем те, ҫыннӑн характерӗ шӑмшакӗпе юнӗнчен килнине, «таса аттесем» те хӑйсене хӑйсем яланах ҫӗнтерме пултарайманнине аса илчӗҫ пулас та, унпа хирӗҫме пӑрахрӗҫ, мирлешрӗҫ.
Так и жила она, радуясь сама, на радость многим, приятная для всех, даже ее подруги примирились с нею, поняв, что характер человека — в его костях и крови, вспомнив, что даже святые не всегда умели побеждать себя.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика