Шырав

Урош

Урош калинкке патне тӑрса юлчӗ, Гаравкопа Душко пӗр хутлӑ ҫӗнӗ ҫуртӑн алӑкӗнчен шаккарӗҫ.
Урош остался у ворот, а Гаравко и Душко, миновав двор, постучали в дверь маленького приземистого дома.

— Нимӗҫсем! — пӑшӑлтатрӗ Урош.
— Немцы! — прошептал Урош.

— Мӗн те пулин пулчӗ-и? — ыйтрӗ Урош, шиклӗхӗ кӑштах иртсе кайсан.
— Ну, и чем кончилось? — спросил Урош, оправившись от испуга.

Урош ассӑн сывласа илчӗ.
От неожиданности Урош громко охнул.

— Эсӗ, лайӑх госпожа, астуса тӑр: шавлама тытӑнсан, вӑл ӗмӗрлӗхех пуҫне ҫухатӗ, — хӑратрӗ Урош, агентӑн пӗрре тилмӗрекен, тепре хӑратса ӗсӗклекен арӑмне.
— А ты, госпожа, помалкивай: если поднимешь тревогу — головой поплатится твой муженек, — припугнул Урош плачущую женщину, которая то умоляла не брать мужа, то грозила партизанам всякими карами.

Урош хӗрлӗ чечексем ҫине урипе пусрӗ.
Урош наступил на розовые цветы.

Стена еннелле ҫаврӑн!.. — кӑшкӑрчӗ те ун арӑмне Урош, ӑна пӳлӗмри кӗтеселле тӗртрӗ.
А ну, повернись к стене! — приказал Урош и толкнул ее в угол.

Урош каркӑҫа хупрӗ.
Урош задернул занавеску.

— Кӑшкӑрсан, персе вӗлеретӗп, — терӗ Урош хӑйӑлтатса.
— Если вздумаешь кричать — буду стрелять! — тихо, но внушительно сказал Урош.

Гаравко ӑна куҫпа хӗссе илсен, Урош ҫывӑрмалли пӳлӗме кӗчӗ.
Гаравко сделал ему знак глазами, чтобы Урош шел в спальню.

Урош та малти пӳлӗме кӗчӗ.
Между тем в прихожую протиснулся Урош.

«Недичсен поднаредникӗ» Гаравко, «ҫапӑҫу хирӗнчи жандармерири нимӗҫсем» — Душкопа Урош — пӗрле чугун ҫул деповӗнче тата супӑнь фабрикинче нимӗҫсен тӗп агенчӗ пулса ӗҫлекен Петкович гестаповецӑн килкартине кӗчӗҫ.
Гаравко, «недичевский унтер-офицер», с Душко и Урошем, «немцами» из «фельд-жандармерии», вошли во двор, где жил гестаповец Петкович, главный немецкий агент в депо и на мыловаренном заводе.

Нимӗҫ салтакӗн кӗске те пӗчӗк тумне тӑхӑннӑ вӑрӑм Урош хресченсӗр пуҫне тӑваттӑшӗ те ҫак хуларан, ҫавӑнпа вӗсем хула хӗрринчи ҫуртсене пит лайӑх пӗлеҫҫӗ.
Кроме крестьянина Уроша — неуклюжего верзилы в коротком и тесном для него немецком мундире, — все четверо были городскими жителями; они свободно себя чувствовали меж городских домов, окруженных садами и огородами.

Павӑл юлташ хӑрушлӑха пысӑклатса кӑтартать, — пӗлтерчӗ хӑй шухӑшне вырӑнти хресчен Урош.
Товарищ Павле преувеличивает опасность, — говорил Урош, крестьянин из этой местности.