Шырав

Богс

Унтан ҫак ҫын тӳрленчӗ те Шерборн тӑнӑ вырӑна пырса хускалмасӑр тӑчӗ, ӑмӑрланчӗ, ҫӗлӗкне куҫӗ ҫинелле антарчӗ, унтан: «Богс!» тесе кӑшкӑрчӗ, кун хыҫҫӑн вара туйипе тӗллерӗ те кӗрӗс! — сулӑнса кайрӗ, тепре кӗрӗс! — ҫурӑм ҫине ӳкрӗ.
Потом он выпрямился и стал неподвижно на том месте, где стоял Шерборн, нахмурился, надвинул шапку на глаза и крикнул: «Богс!», а потом прицелился палкой: бах! — и пошатнулся, и опять бах! — и упал на спину.

Пӗр вӑрӑм ҫӳҫлӗ тӑсланкӑ хыткан этем, ҫӑмламас ҫӗлӗкне ӗнси ҫине шутарса лартнӑскер, Богс тӑнӑ вырӑна та, полковник тӑнӑ вырӑна та кукӑр авӑрлӑ туйипе чӗрсе паллӑ турӗ, ҫынсем ун хыҫҫӑнах пӗр тӗлтен тепӗр тӗле ҫӳрерӗҫ, вӑл мӗн тунине йӑлтах сӑнарӗҫ, хӑйсем пӗтӗмпех ӑнланнине пӗлтерсе, пуҫӗсене сӗлтрӗҫ, лешӗ ку вырӑнсене туйипе паллӑ тунине пӗшкӗне-пӗшкӗне пӑхрӗҫ.
Один долговязый, худой человек с длинными волосами и в белом плюшевом цилиндре, сдвинутом на затылок, отметил на земле палкой с загнутой ручкой то место, где стоял Богс, и то, где стоял полковник, а люди толпой ходили за ним от одного места к другому и следили за всем, что он делает, и кивали головой в знак того, что всё понимают, и даже нагибались, уперев руки в бока, и глядели, как он отмечает эти места палкой.

Богса ҫывӑхри аптекӑна илсе кайрӗҫ; халӑх ҫаплах кӗпӗрленчӗ, пӗтӗм хула ун хыҫҫӑн утать, эпӗ малалла хӗсӗнсе кӗтӗм те кантӑк айӗнче лайӑх вырӑн йышӑнтӑм, кунтан мана Богс аванах курӑнать.
Богса понесли в аптеку поблизости; толпа все так же теснилась вокруг, весь город шел за ним, и я протиснулся вперед и занял хорошее местечко под окном, откуда мне было видно Богса.

Богс, аллисене сарса, ҫӗре йывӑррӑн та мелсӗррӗн тӗшӗрӗлсе анчӗ.
Богс, раскинув руки, повалился на землю, тяжело и неуклюже.

Богс сывлӑшран тытма хӑтланнӑ евӗр енчен енне тайкаланса илчӗ.
И Богс зашатался, хватая руками воздух.

Богс аллисене ҫӳлелле ҫӗклесе кӑшкӑрса ячӗ:
Богс вскинул руки кверху и крикнул:

Сасартӑк тахӑшӗ: «Богс!» — тесе кӑшкӑрчӗ.
Вдруг кто-то крикнул: «Богс!»

Те пилӗк минутран, те вуннӑран Богс каллех килчӗ, хальхинче лашапа мар, ҫуран.
Минут через пять или десять Богс является опять, только уже не на лошади.

Богс ҫеҫ, Шерборна вӑрҫса, урам тӑрӑх юланутне уттарчӗ, анчах вӑл часах каялла таврӑнчӗ те каллех лавкка умӗнче чарӑнчӗ, хӑй ҫаплах Шерборна вӑрҫать.
Богс проехался по улице, все так же ругая Шерборна, но довольно скоро повернул обратно; остановился перед лавкой, а сам все ругается на Шерборна.

Богс хулари чи пысӑк лавкка патне пычӗ те, пуҫне пир карри айнелле чиксе: — Тух кунта, Шерборн! — терӗ.
Богс подъехал к самой большой из городских лавок, нагнулся, заглядывая под навес, и крикнул: — Выходи сюда, Шерборн!

Ҫак вӑхӑтра хайхи Богс текен ҫын пирӗн патӑртан юланутпа индеец пек хаяррӑн ҫухӑрашса иртсе кайрӗ.
Тут этот самый Богс промчался мимо нас верхом на лошади, с криком и воплями, как индеец:

— Ватӑ Богс паян мана юнасан аван пулӗччӗ, — терӗ тепри, — вара эпӗ хам ним мар пин ҫул пурӑнасса пӗлсех тӑнӑ пулӑттӑм.
Другой сказал: — Хорошо бы, старик Богс мне пригрозил, тогда бы я уж знал, что проживу еще лет тысячу.

— Авӑ ватӑ Богс килет!
— Вот идет старик Богс!