Шырав

Василий

Василий

Пӑхсах курӑнать, — терӗ Василий Григорьевич, отряд умӗнче разведчиксемпе пӗрле утса пыраканскер.
По всему видно, — оказал Василий Григорьевич, шагавший с разведчиками впереди отряда.

Василий Григорьевич та илсе кайма пулнӑ.
И Василий Григорьевич обещал.

Василий Григорьевич та, разведчиксен ушкӑнӗпе пӗрле, ӗнерех тухса кайнӑ; отряда ҫул ҫинче тӗл пулатӑп тесе пӗлтернӗ.
Василий Григорьевич тоже уехал еще накануне с группой разведчиков и сказал, что встретит отряд в пути.

Йӗркеле эсӗ унта, Василий Григорьевич.
Ты распорядись там, Василий Григорьевич.

Василий Григорьевич тӑхтаса тӑчӗ, Петров каласа пӗтерессе кӗтрӗ, анчах лешӗ ун ҫинчен аса та илмерӗ:
Василий Григорьевич ждал, когда Петров закончит разнос, но тот и не собирался этого делать.

Василий Григорьевичпа Ленька алӑк патне хӗсӗнсе ҫитрӗҫ те хуҫӑк карлӑклӑ крыльца ҫине хӑпарса тӑчӗҫ.
Василий Григорьевич с Ленькой протолкались к входу, поднялись на крыльцо с поломанными перилами.

Ҫавӑнпа та Василий Григорьевич ача кӑмӑлне хуҫма хӑват ҫитереймерӗ.
Поэтому Василий Григорьевич не решился сразу отказать мальчику.

Ил эсӗ ӑна, Василий Григорьевич, ху патна — разведкӑна.
Возьми ты его, Василий Григорьевич, к себе в разведку.

— Сана-и? — тӗлӗнчӗ Василий Григорьевич.
— Тебе? — удивился Василий Григорьевич.

— Василий Григорьевич, мана партизана илетӗр-и?
— Василий Григорьевич, а мне в партизаны можно?

— Э! — кӑшкӑрса ячӗ Василий Григорьевич, Ленька аллисене курсан.
— Э! — воскликнул Василий Григорьевич, взглянув на Ленькины руки.

Василий Григорьевич хӑй кӑна кӑшт хаярланнӑ пек туйӑнать.
Только стал Василий Григорьевич как будто строже.

Василий Григорьевич халӗ ӗлӗкхи тенӗ пекех.
Теперь Василий Григорьевич был почти таким же, как раньше.

— Ан имен, лар, — тепӗр хут чӗнчӗ ӑна Василий Григорьевич.
— Не стесняйся, садись, — еще раз пригласил Василий Григорьевич.

Василий Григорьевич автоматне хывса пӑта ҫине ҫакрӗ, унтан кӑмака чӗрҫи ҫинчен котелок илчӗ, таҫтан икӗ кашӑк тата ҫӑкӑр тупрӗ, вӗсене пурне те сӗтел ҫине пырса хучӗ.
Василий Григорьевич снял автомат, повесил его на гвоздь, подошел к печке, взял с загнетки котелок, достал где-то две ложки, ковригу хлеба и все это принес на стол.