Шырав

Эвтибида

Эвтибида ҫав наградӑна пит хӗпӗртесе йышӑнчӗ, хӑй хумханнине ниепле те пытараймарӗ.
Эвтибида приняла этот столь ценный знак отличия с сильнейшим волнением.

Вӗсенчен тӑххӑрӗшӗ ҫеҫ сывалма пултарнӑ, ку хисепе Эвтибида та кӑнӗ.
И из них только девять остались в живых, в их числе была Эвтибида.

Эвтибида, шур лашана йӗвенӗнчен тытса, Эномайӑн сивӗннӗ ӳчӗ выртакан ҫӗре ҫитрӗ.
Эвтибида шла, ведя за узду белую лошадь, к месту, где лежало безжизненное тело Эномая.

Эвтибида, Спартакпа Геллий хушшинчи ҫапӑҫу вырӑнӗ патне ҫывхарсан, консул ҫарӗсене пӗчӗккӗнех ҫӗмӗрсе пынине курса хуйхӑрчӗ.
Эвтибида, пробиравшаяся к полю битвы между Спартаком и Геллием, уже издали увидела, как слабо сопротивлялись римляне, она распереживалась.

Эвтибида ун енне ҫаврӑнса пӑхнӑ.
Эвтибида повернулась к нему.

— Эвтибида!.. — тесе сас панӑ Эномай.
Слабеющим голосом Эномай сказал: — Ох, Эвтибида…

Анчах Эвтибидӑн куҫӗсем усаллан йӑлтӑртатнине, вӑл хӑвӑрт сиксе тӑнине, валесем урлӑ епле утнине курсан, Эномай Эвтибида ҫӑмӑллӑн кӑна аманнине ӑнланса илнӗ.
Но злобный блеск ее глаз в то время, как она удалялась, топча и отталкивая ногами трупы, грудами лежавшие на земле, убедил Эномая в том, что Эвтибида была только ранена, и, вероятно, легко.

Геллий кӗтмен ҫӗртен тапӑннине пула Эвтибида римлянсем патне тарма та, ҫапӑҫу уйӗнчен пӑрӑнма та ӗлкӗреймен, унӑн ҫапӑҫу вырӑнӗнчех юлмалла пулнӑ; малтанхи хут амансанах, вӑл вилесем хушшине ӳксе, вилнӗ пек пулса выртнӑ.
Геллий напал неожиданно, Эвтибида не имела времени дезертировать к римлянам или удалиться с места сражения и была вынуждена принять участие в битве; при первой же ране она решила, что самым безопасным будет упасть между трупами и притвориться мертвой.

Ҫав вӑхӑтра Эвтибида, унччен хӑйӗн хитре пӗчӗк учӗ ҫинче Эномайпа юнашар тӑнӑскер, Эномайӑн лаши чӗлпӗрне ярса тытрӗ те унӑн лашине германецсен легионӗсем патне ҫул ҫине илсе тухрӗ.
Тогда Эвтибида, которая до сих пор находилась на своей маленькой изящной лошади рядом с Эномаем, схватила удила его лошади и потянула ее за собою на дорогу, по которой уже удалились оба германских легиона.

— Пӗлӗт ҫинчи мӗнпур турӑсен ячӗпе тупа тӑватӑп! — кӑшкӑрса ячӗ Эвтибида.
— О, клянусь всеми богами небесных сфер! — вскричала Эвтибида.

Эвтибида хӑйпе хӑй калаҫнӑ пек калаҫса ларчӗ:
Наконец Эвтибида заговорила тихо, как бы обращаясь к себе самой:

— Ылттӑн чӗре, калама ҫук ытарайми чун! — терӗ Эвтибида, кӑмӑлне хуҫнӑ пек туса, вара унӑн пӗтӗм пичӗ-куҫӗ йӑл кулнипе ҫуталса кайрӗ.
— О, золотое сердце, о, благороднейшая душа, — произнесла растроганным голосом Эвтибида; все лицо ее осветилось улыбкой.

Эвтибида…
Эвтибида…

Каҫар мана, Эвтибида; кӳрентертӗм пулсан, каҫар.
Прости, Эвтибида; прости, если обидел!

— Каҫар мана, Эвтибида, эпӗ мӗн тумаллине те пӗлместӗп…
— Прости меня Эвтибида, я не знаю, что мне делать…

Эвтибида, питне аллисемпе хупласа, тухса кайма хӑтлансан, Эномай унӑн ҫулне пӳлсе хучӗ.
Когда Эвтибида, закрыв лицо руками, направилась к выходу, он, подбежав к дверям, сказал заискивающим голосом:

Вара Эвтибида ӗсӗклесе йӗрсе ячӗ.
С этими словами Эвтибида разразилась безутешными рыданиями.