Шырав

Федорка

— Ну, пулчӗ-и?.. — мӑкӑртатать Федорка, тумланса пӗтерсен.
— Ну, совсем? — ворчала Федорка, когда одевание кончилось.

Федорка вутӑ типӗтекен кӑмака патӗнче ӗҫленӗ, ялан хӑрӑмлӑ, чана пек, хуп-хура ҫӳренӗ, анчах нар пек сӑнне, кӗрен тутине, шурӑ шӑлӗсене, ҫиҫсе тӑракан чӑрсӑр кӑвак куҫӗсене ниепле хӑрӑм та хуплама пултарайман.
Федорка работала на дровосушных печах и всегда была в саже, как галка, но никакая сажа не могла скрыть горячего румянца, свежих губ, белых зубов и задорно светившихся серых глаз.

Анчах Федорка нихҫан та нӑйкӑшман, ун аллинче ӗҫ вӗресе тӑнӑ, — Прошкӑна аппӑшӗ умӗнче намӑс пек туйӑнать: ҫапах вӑл, Прошка, арҫын-ҫке!
Но Федорка никогда не жаловалась, и все у ней как-то горело в руках, — и Прошке делалось совестно перед сестрой: все-таки он, Прошка, мужик!

Шӑллӗ вӑраннӑ ҫӗре аппӑшӗ ялан тумланма ӗлкӗрет, хӑҫан ҫывӑрать ку Федорка, — шалт тӗлӗнет Прошка.
Прошка всегда видел сестру одетой и удивлялся, — когда это Федорка спит!

Прошка ҫапла вӑраннӑ вӑхӑтра Федорка ӗнерхи апатран юлнӑ ҫӑкӑр татӑкне васка-васка шывпа сыпса ҫиет.
Пока происходило это пробуждение Прошки, Федорка торопливо доедала какую-нибудь вчерашнюю корочку, запивая ее водой.

— Аннеҫӗм, мана пит кирлӗ пуль… тарҫӑ мар-ҫке эпӗ… — пуҫлать ӳпкелешме Федорка, каска пукан ҫинчен анса.
— Маменька, что же я-то далась, каторжная, что ли? — начинала жаловаться Федорка, слезая с приступка.

Каскӑн! — вӑрҫать Федорка, Прошка витӗнсе выртакан ҫӗтӗк-ҫатӑка туртса антарса.
Отчаянный! — ругалась Федорка, стаскивая с полатей разное лохмотье, которым закрывался Прошка.

Пӗчӗк Прошка ялан вилнӗ пек ҫывӑрать, Федорка аппӑшӗ ӑна кашни ир, алӑран е ураран тытса, сентре ҫинчен нумайччен сӗтӗрет.
Маленький Прошка всегда спал как убитый, и утром сестра Федорка долго тащила его с полатей за ногу или за руку.

Машка кладовщица кивӗ председательпе явӑҫатчӗ, Федорка иккӗмӗш упӑшкана качча тухрӗ.
Машка, кладовщица, со старым председателем путалась, Федорка за второго мужа вышла.