Шырав

Доруца

Доруца хӑйӗн вырӑнне кайса ларнине курсан, Урсэкие те, хута кӗрекен юлташӗсӗр юласран шикленнӗ пек, васкасах ун хыҫӗнчен утрӗ.
А когда Доруца направился к своему месту, Урсэкие поспешно устремился за ним, точно остерегаясь остаться без поддержки товарища.

— Ҫук, эсӗ мар, эпӗ каятӑп, — чарчӗ ӑна Доруца.
— Нет, лучше я, — остановил его Доруца.

— Вӗсем, Горовиц пек ҫынсем ытларах пулас пулсан, тем пекех савӑнмалла, — терӗ Доруца.
— Оно хотело бы иметь побольше таких, — заявил Доруца.

Конструктора комсомола илес ыйтӑва ячейка ларӑвӗнче пӑхса тухнӑ чухне Доруца хирӗҫ пулчӗ.
На заседании ячейки, обсуждавшем вопрос о приеме конструктора, Доруца выступил против.

Доруца пурпӗрех хӑйне ӳкӗте кӗртме памарӗ, хӑйӗн сӑмахӗсем ҫинче вӑл малтанхи пекех ҫирӗп тӑчӗ.
Доруца не дал себя переубедить. Он продолжал упорствовать.

Доруца ҫавӑн чухнех ячейка ларӑвӗнчен тухса кайма хатӗрччӗ, анчах ячейка секретарӗ Фретич хӑй ҫине шӑтарасла пӑхни ӑна чарчӗ.
Доруца хотел тут же уйти с заседания, и только взгляд Фретича, секретаря ячейки, удержал его на месте.

Доруца, лару ирттерессине хирӗҫ пулчӗ, кӑна вӑл «ҫапӑҫу хирӗнчен дезертирла тарни» вырӑнне шутларӗ.
Доруца был вообще против заседания, которое считал «дезертирством с поля боя».

— Акӑ вӑл, Доруца! — кӑшкӑрать хайхи сасартӑк, Доруцӑна хирӗҫ чупса.
— Вот он, Доруца! — кричит он вдруг, кидаясь навстречу Доруце.

Ӑҫта Доруца? — илтӗнеҫҫӗ тӗрлӗ енчен кӑмӑлсӑр сасӑсем.
Где Доруца? — слышатся недовольные голоса.

Федораш Доруца та, куҫӗсене пӗчӗк ачалла чарса пӑрахса, оратор ҫине шӑтарасла пӑхать, Володя Колесников пуриншӗн те ӑнланмалла, лӑпкӑн калать, ӗҫленӗ чухнехи майлах хӑйне ирӗклӗн тытать.
Вот Федораш Доруца, по-детски широко раскрыв глаза, впился взглядом в оратора. А молотобоец говорил просто, спокойно, так же, как и работал.

Пурте унталла ҫаврӑнса пӑхрӗҫ, анчах маларах уҫса хунӑ алӑкран Доруца тем хушӑра тухса шӑвӑнма та ӗлкӗрнӗ-мӗн.
Все оглянулись, а Доруца успел уже проскользнуть в приоткрытую дверь.

Доруца охрип от крика.

Доруца халь кӑна сӗтеле пӗтӗм вӑйран аллипе ҫине-ҫинех таккаса лараканскер, унччен те пулмарӗ — сасартӑк хӑй умӗнче ларакан тӑвар суланчине ярса тытрӗ:
Пока что Доруца изо всех сил колотил руками по столу и вдруг схватил стоявшую перед ним солонку:

— Пирӗн вӗсем патне ӑҫтан ҫитмелле, тетӗн-ха? — пӳлчӗ ӑна Доруца хӗрӳленсе.
— А как нам добраться до них? — горячо перебил Доруца.

Пӑлхавҫӑ мужик! — хӗрсе кайрӗ Доруца.
Мужик-бунтарь! — горячился Доруца.

Стурзӑна чунтан курайманшӑн, перекличка вӑхӑтӗнче дормиторта ӑна «сюртучник» тесе мӑшкӑлланӑшӑн, шкул дирекцийӗ пирки тарӑхса «хулари вӑрӑ-хурахсем» тесе каланӑшӑн, Ромышкану хӑйне ӗлӗкрех кӳрентернине йӑлтах манчӗ Доруца.
За ненависть Филиппа к Стурзе, вслед которому он во время перекличек в дормиторе кричал «сюртучник», и за дерзкое прозвище, которым Филипп наградил школьное начальство: «городские мошенники», Доруца предал забвению давнюю свою вражду с Ромышкану.