Шырав

Андрий

Анчах унӑн хӑй мӗн таран урнӑ чухлӗ вӑйӗ пулмарӗ, Андрий ӑна тӗртсе ячӗ те, вӑл ҫӗре пӗрсе анчӗ.
Но сил не было у него, равных бешенству; Андрий оттолкул его: он полетел на землю.

Аслати кӗрлевӗ пек сасӑ шӗвӗр мачча айӗнче чылайччен кӗрлерӗ, Андрий вара хӑватлӑ музыкӑна ҫӑварне карсах итлесе тӑчӗ.
И долго еще громовые рокоты носились, дрожа, под сводами, и дивился Андрий с полуоткрытым ртом величественной музыке.

Ҫутӑ чиркӗве мӗнле улӑштарса пынине Андрий тӗттӗм кӗтесрен тӗлӗнсе пӑхса тӑчӗ.
Андрий не без изумления глядел из своего темного угла на чудо, произведенное светом.

Католик монахне курсан Андрий хӑй сисмен ҫӗртенех тапах чарӑнчӗ (козаксем католик тӗнӗн монахӗсене ҫав тери кураймаҫҫӗ, вӗсене жидсене хӗрхеннӗ чухлӗ те хӗрхенсе тӑмаҫҫӗ).
Андрий невольно остановился при виде католического монаха, возбуждавшего такое ненавистное презрение в козаках, поступавших с ними бесчеловечней, чем с жидами.

Андрий ун вырӑнне алӑка хыттӑн шаккарӗ; алӑк леш енче пушӑ вырӑн пулнӑ май, вӑл хыттӑн янӑраса кайрӗ.
Андрий ударил вместо нее сильно в дверь; раздался гул, показавший, что за дверью был большой простор.

Ывӑннипе аптӑра-аптӑра ӳкекен тутар хӗрарӑмне канма парас тесе, Андрий час-часах чарӑна-чарӑна тӑрать.
Андрий должен был часто останавливаться, чтобы дать отдохнуть своей спутнице, которой усталость возобновлялась беспрестанно.

Хӑйӗн ҫӑкӑр миххисемпе Андрий ҫӗр айӗнчи тӗттӗм те хӗсӗк коридорта тутар хӗрарӑмӗ хыҫҫӑн аран-аран утса пырать.
Андрий едва двигался в темном и узком земляном коридоре, следуя за татаркой и таща на себе мешки хлеба.

Тутар хӗрарӑмӗ, пуҫне пӗкӗртсе, чи малтан кӗрсе кайрӗ; ун хыҫҫӑн, хӑйӗн миххисемпе кӗме май пултӑр тесе ытларах пӗшкӗнсе, Андрий утрӗ, вара часах, иккӗшӗ те сӗм тӗттӗм шӑтӑка кӗрсе тӑчӗҫ.
Татарка, наклонив голову, вошла первая; вслед за нею Андрий, нагнувшись сколько можно ниже, чтобы можно было пробраться с своими мешками, и скоро очутились оба в совершенной темноте.

Андрий ҫаврӑнса пӑхрӗ те ҫакна курчӗ: ун хыҫӗнчи сӗвек ҫыран пӗтӗм хире ҫын ҫӳллӗшӗнчен те ытларах тӳрӗ стена пек хупӑрласа тӑрать, ун ҫийӗнче темиҫе хирти курӑк туни ҫилпе силленкелет, тӳпере таса ылттӑн тӗслӗ ҫурла пек уйӑх чалӑшшӑн хӑпарса пырать.
По крайней мере, когда Андрий оглянулся, то увидел, что позади его крутою стеной, более чем в рост человека, вознеслась покатость; на вершине ее покачивалось несколько стебельков полевого былья, и над ними поднималась в небе луна в виде косвенно обращенного серпа из яркого червонного золота.

Андрий, ашшӗ ҫине пӑхма хӑяймасӑр, ни чӗрӗ, ни вилӗ тӑчӗ.
Андрий стоял ни жив ни мертв, не имея духа взглянуть в лицо отцу.

«Андрий!» терӗ ватӑ Бульба, вӑл хӑйӗн тӗлӗнчен иртнӗ чухне.
— Андрий! — сказал старый Бульба в то время, когда он проходил мимо его.

Остап тӗлӗкре аташса козаксенчен кама та пулин вӑратмарӗ-и тесе, Андрий сыхлануллӑн йӗри-тавра ҫавӑрӑнса пӑхрӗ.
Андрий робко оглянулся на все стороны, чтобы узнать, не пробудил ли кого-нибудь из козаков сонный бред Остапа.

— «Ан кӑшкӑрнӑ пул, вӗлеретӗп эп сана!» терӗ Андрий хӑранипе хыттӑн.
— «Замолчи, я тебя убью!» — закричал в испуге Андрий,

Андрий хытса тӗлӗнсех кайрӗ.
Андрий остолбенел.

«Кала, кала, эс мӗншӗн кунта?» ыйтрӗ Андрий аран-аран сывласа тата ҫав тери хумханнӑран чӗтрекен сасӑпа пӑшӑлтатса: «панночка ӑҫта, пурӑнать-и?»
— Скажи, скажи, отчего, как ты здесь? — говорил Андрий, почти задыхаясь, шепотом, прерывавшимся всякую минуту от внутреннего волнения: — Где панночка? жива ли еще она?