Шырав

Шырав ĕçĕ:

ҫех сăмах пирĕн базăра пур.

ҫех (тĕпĕ: ҫех) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Анчах куна, ман ҫакӑнта ларассине, пурӗ те вӑл ҫех татса пачӗ.
Но ведь это только он решил, что я должен сидеть.

VI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Маларах вӑл ирӗклӗх хакне пӗлсех те пӗтерейменччӗ пулас, халь вара, акӑ, кӑмӑл туртнӑ ҫӗре ытахаллӗн ҫех кайма, кирек мӗнле тӑкӑрлӑка та пӑрӑнма, площаде тухма, чиркӗве кӗме, ҫакна тата ним хӑрами, кайран мӗн пулассине пач шутламасӑр тума май пурринче питех те нумай телей упранса тӑма пултарнинчен хӑй те тӗлӗнчӗ.
Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности идти, куда хочешь, повернуть в любой переулок, выйти на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях.

Вӗсен хушшисенче унта та кунта яштака, тӳп-тӳрӗ тирексем, кӗлтумашкӑн тейӗн, турачӗсене тӳпенелле кӑнтарнӑскерсем, тем ҫӳллӗш хӑпарса тӑраҫҫӗ, ватӑ каштансем хӑйсен тӗреклӗ тӑррисене, чатӑр пекрех саркалантарса, анлӑн та мӑнаҫлӑн ывтӑнтарнӑ; йывӑҫсем пуш-пушах-ха, ҫара вуллисем хуран ҫех курӑнаҫҫӗ, ҫапах та куҫа, аран кӑна пулин те, вӗсем чи малтанхи тӗклӗ, савӑнӑҫлӑ симӗслӗхпе саралма пуҫлани палӑрать ӗнтӗ.
Между ними там и сям возвышались стройные, прямые тополи с ветками, молитвенно устремленными вверх, в небо, и широко раскидывали свои мощные купообразные вершины старые каштаны; деревья были еще пусты и чернели голыми сучьями, но уже начинали, едва заметно для глаза, желтеть первой, пушистой, радостной зеленью.

Ҫав приказсенче вӑл айӑплисене пӗр хӑйне ҫех тивӗҫекен ҫивчӗ те тӳрккестерех саркӑзмпа йӑлт пӗтерсе хуратчӗ, ҫакӑнтан вара офицерсем дисциплинарлӑ кирек мӗнле наказанинчен те ытларах хӑратчӗҫ.
Провинившихся подчиненных он разделывал в этих приказах со свойственным ему хлестким и грубым сарказмом, которого офицеры боялись больше всяких дисциплинарных наказаний.

Теприсем пурӗ те винтпа, штоспа та ландскнехтпа кӑна пурӑннӑ: хӑшпӗрисем тӗрӗссӗн выляман, — кун пирки пурте пӗлнӗ, анчах ун ҫине пӳрне витӗр ҫех пӑхнӑ.
Некоторые только и жили, что винтом, штосом и ландскнехтом: кое-кто играл нечисто, — об этом знали, но смотрели сквозь пальцы.

Парӑмсен шӑтӑк-шӑхӑрне вӗсем пӗр-пӗр ҫӗрте укҫа ҫаклаткаланипе те тепӗр ҫӗрте кӑшт-кашт пӑкӑланипе ҫех питӗркеленӗ, саплӑк ҫине саплӑк купаланӑ; нумайӑшӗ вӗсенчен — ытларах чухне хӑйсен арӑмӗсем хистенине пула — рота сумминчен е салтаксене ирӗклӗ ӗҫшӗн килекен тӳлевсенчен чӗпӗтмешкӗн те пит именсех тӑман; хӑшӗ-хӑшӗсем салтаксен укҫаллӑ ҫырӑвӗсене, — йӗрке тӑрӑх, вӗсен ҫав ҫырусене уҫса пӑхмаллаччӗ, — уйӑхӗ-уйӑхӗпе, мӗн унта, ҫулталӑкӗ-ҫулталӑкӗпе те, памасӑр тытнӑ.
Они строили заплату на заплате, хватая деньги в одном месте, чтобы заткнуть долг в другом; многие из них решались — и чаще всего по настоянию своих жен — заимствовать деньги из ротных сумм или из платы, приходившейся солдатам за вольные работы; иные по месяцам и даже годам задерживали денежные солдатские письма, которые они, по правилам, должны были распечатывать.

Пӗтӗм тӗнче ҫап-ҫутӑ та тап-таса, ун варринче вара — Мускавӑн лайӑх пӗлсе тӑракан ырӑ-савӑк урамӗсем питӗ хитрен ҫиҫсе ялтӑраҫҫӗ, ҫав тери хитрен, унашкала пурӗ те тӗлӗкре ҫех курма пулать.
И весь мир был светел и чист, а посреди его — милые, знакомые улицы Москвы блистали тем прекрасным сиянием, какое можно видеть только во сне.

V // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Эсир кӗлмӗҫле сапӑрлӑхпа та йытӑлла парӑнулӑхпа ҫех йӑпанса пурӑнни маншӑн тертлӗ, унашкал япала мана кирлӗ мар.
Я не хочу, чтобы вы питались милостыней сострадания и собачьей преданности.

Ҫырӑва шултра, кукӑркаланчӑклӑрах та ҫинҫе саспаллисемпе ҫырнӑччӗ, ку алӑ пӗртен-пӗр Александра Петровнӑна ҫех тивӗҫме пултарать — ҫав териех хӑйне евӗр, тӗрӗс мар та питӗ чеченччӗ вӑл.
Письмо было написано крупным, нервным, тонким почерком, который мог принадлежать только одной Александре Петровне — так он был своеобразен, неправилен и изящен.

Анчах, шутласа илсемӗр ҫех, мӗнлерех телей вӑл — урамӑн тепӗр енӗнче, тӗттӗмре, ҫӗр каҫа тӑрасси те хӑв савакан хӗрарӑмӑн чӳречинчен пӑхасси.
Но подумайте только, какое счастье — стоять целую ночь на другой стороне улицы, в тени, и глядеть в окно обожаемой женщины.

Юратӑвӑн та, тетӗп эпӗ сире, хӑйӗн тӳписем пур, вӗсен тӑррине миллионсенчен пӗрисем ҫех хӑпарма пултараяҫҫӗ.
И любовь, говорю я вам, имеет свои вершины, доступные лишь единицам из миллионов.

Эпӗ пӗлетӗп, пӗлетӗп, тусӑм, туйӑм хивреленсе кайнине пула ҫапла ку, ҫак чун-чӗре ялкӑшса, хыпса илни вӑл — шел! — пурӗ те алкоголь нерва тытӑмне йӑштарса аркантарни ҫех, урӑх ним те мар.
Я знаю, я знаю, мой милый, что это обострение чувств, все это духовное озарение — увы! — не что иное, как физиологическое действие алкоголя на нервную систему.

Чӳрече патнерехри стена ҫумӗнче тӑвӑр, лутра, пӗкӗ пек, йӑлт авӑнса ӳкнӗ, питӗ имшеркке кравать ларать, калӑн, ун тимӗрӗсем ҫинче пурӗ те пӗртен-пӗр кӗрен пике утиял ҫех выртать; тепӗр стена ҫумӗнче — сӑрламан ахаль сӗтел те кӗрӗс-мерӗсле ик тӑваткал пукан.
Вдоль стены у окна стояла узенькая, низкая, вся вогнувшаяся дугой кровать, такая тощая, точно на ее железках лежало всего одно только розовое пикейное одеяло; у другой стены — простой некрашеный стол и две грубых табуретки.

Ах, турӑҫӑм, — Зегржт сухалӗ форточкӑра лӑс-лӑс силленчӗ, — пуҫа пӑтратать манӑнне сирӗн Назанскийӗр, иккӗмӗш уйӑх апат парса тӑратӑп ӑна, вӑл пур тӳлемешкӗн сӑмах ҫех сарать.
Ах, господи, — борода Зегржта затряслась в форточке, — морочит мне голову ваш Назанский, второй месяц посылаю ему обеды, а он все только обещает заплатить.

Хам ӑшра ҫех: унзер, унзер, тесе, каласа лартӑм ак.
Я все повторял про себя: унзер, унзер.

IV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Пурӗ те ҫакӑ ҫех.
Вот и все.

Шурочкӑн аялалла тайӑлтарнӑ пуҫӗ ҫине айккинчен, никама систермесӗр те куҫ илмесӗр пӑхса, унпа пит ҫывӑххӑн та туйӑмлӑн калаҫнӑ евӗр, тутисене ҫех кӑштӑшаррӑн сиктеркелесе, сӑмахсене хӑй ӑшӗнче кӑна каласа, чӗмсӗр пӑшӑлтатупа шухӑшларӗ Ромашов ҫав вӑхӑтрах:
В то же время он сбоку, незаметно, но неотступно глядел на ее склоненную вниз голову и думал, едва-едва шевеля губами, произнося слова внутри себя, молчаливым шепотом, точно ведя с Шурочкой интимный и чувственный разговор:

Ромашов каллех ҫиппе тытса илчӗ те ӑна ҫамрӑк хӗрарӑм аллинчен хуллен-хуллен, хӑйне те аран ҫех палӑрмалла, туртма пуҫларӗ.
Ромашов опять завладел ниткой и потихоньку, еле заметно для самого себя, потягивал ее из рук молодой женщины.

— Эсӗ ӑна ларатӑн та кранклататӑн ҫех.
— Ты только сидишь и каркаешь.

«Именнӗ-намӑсланнӑ чух кирек хӑҫан та ҫаплалла, пурте курса тӑнӑ пеклӗн шутлатӑн, чӗннипе вара ҫакӑ хӑвна ҫех паллӑ, ыттисем ӑна пач та асӑрхамаҫҫӗ».
«Ведь это всегда, когда конфузишься, то думаешь, что все это видят, а на самом деле только тебе это заметно, а другим вовсе нет».

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика