Шырав

Шырав ĕçĕ:

туйӑнать (тĕпĕ: туйӑн) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Пӑхатӑн та — ҫут тӗнчере пурӑнма та май ҫук пек туйӑнать, ӗҫетӗн те — пурӑнма пулать пек! — йӑпанчӗ вӑл.
— Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь, можно жить! — утешался он.

III сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Ҫук, анчах вӑл питӗ лайӑх, ӗҫе пултаракан ҫын пек туйӑнать; хам та вӗсен килӗнче пурӑнатӑп та — улталама вӑтанӗ!
— Нет; да он, кажется, такой положительный, деловой человек, и притом я живу у него в доме: посовестится обмануть!

XI сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Обломов вӗҫнӗ пек утса ҫӳрет; ӑна такам пӳлӗмре алӑ ҫинче ҫӗклесе ҫӳренӗн туйӑнать!
Он ходит, точно летает; его будто кто-то носит по комнате.

VII сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Мана ҫакӑн пек туйӑнать…
Мне кажется, я…

Обломов Захартан мӗн илтнине, Аниҫйӑран мӗн илтнине йӑлтах Ольгӑна каласа кӑтартрӗ; капӑр тумланнӑ ҫынсем мӗн калаҫнине те аса илчӗ, ҫавӑнтанпах ҫывӑраймастӑп, ҫынсем темӗн ыйтса е ӳпкелесе ман ҫине пӑхнӑ пек туйӑнать, е эпир тӗл пулнӑшӑн чеен сӑмах тӗртнӗ пек туйӑнать, терӗ.
Он рассказал ей все, что слышал от Захара, от Анисьи, припомнил разговор франтов и заключил, сказав, что с тех пор он не спит, что он в каждом взгляде видит вопрос, или упрек, или лукавые намеки на их свидания.

Сывлӑш ахаль те чӑтмалла мар пӑчӑччӗ, вӑл халӗ йӑлтах ҫунӑк эрех, сухан, сурӑх тирӗнчен ҫӗленӗ тӑлӑпсен, хӑватлӑ бакун махоркӑн, таса мар ӳтӗн шӑршипе кӑмӑла лӗклентермеллех тулса ларнӑн туйӑнать.
Невыносимо жаркий воздух, казалось, весь был насыщен отвратительным смешанным запахом перегоревшей водки, лука, овчинных тулупов, крепкой махорки-бакуна и испарений грязных человеческих тел.

XII сыпӑк // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 3–84 с.

Ҫуллахи чечекленекен ырӑ юрату йӑлтах сӳрӗкленнӗ пек, ӑна чечекленме темӗн ҫитеймен пирки вӑл шупкаланса пынӑ пек туйӑнать.
И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.

Унӑн платьи, капӑр тутрипе уявсенче тӑхӑнмалли чепецӗпе танлаштарсан, кивелсе якалнӑ пек туйӑнать.
Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношенно.

II сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Унӑн ӳчӗ питӗ шурӑ, питҫӑмартисем тулли, хулӑн пичӗ витӗр хӗрлӗ сӑн тухайман пекех туйӑнать.
Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки.

Ҫутҫанталӑк ӗҫлӗ пурнӑҫпа пурӑнать, йӗритавралӑх, куҫа курӑнман вак-тӗвек ӗҫпе вӗресе тӑрать пулин те, чаплӑн сарӑлса выртнӑн туйӑнать.
Природа жила деятельною жизнью; вокруг кипела невидимая, мелкая работа, а все, казалось, лежит в торжественном покое.

X сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Эсир ман ҫине пӑхатӑр та: мана сӑмахсем кирлӗ мар, эпӗ эсир мӗнле пӑхнине вулама пӗлетӗп, тенӗ пек туйӑнать.
Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды.

IX сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

— Ҫапла, манӑн та пӗтӗм ӗмӗрӗме пурӑнса ирттерме тата юратма вӑй ҫитес пек туйӑнать…
— Да, и у меня, кажется, достанет сил прожить и пролюбить всю жизнь…

Акӑ ҫакӑнта… аллӑра парӑр-ха, темӗн кансӗрлет, тем йывӑрскер выртнӑн туйӑнать, чул евӗр, тарӑн тинӗсре пулнӑ пек, ҫав вӑхӑтрах, тӗлӗнмелле, хуйхӑ чухне те, телей чухне те ӑшчикре пӗр туйӑм: йывӑр, сывлама та кансӗр, йӗрес килет!
Вот здесь… дайте руку, что-то мешает, как будто лежит что-нибудь тяжелое, точно камень, как бывает в глубоком горе, а между тем, странно, и в горе и в счастье, в организме один и тот же процесс: тяжело, почти больно дышать, хочется плакать!

Кайӑксем халь мар чӑрӑлтатса чӗвӗлтетеҫҫӗ, яланах пӗр-пӗринпе темӗн калаҫаҫҫӗ иккен; йӗри-тавралӑх пӗтӗмпех калаҫать, унӑн шухӑш-кӑмӑлӗ мӗнле пулнипе килӗшсе тӑрать; чечек сарӑлать, Ольгӑна вара вӑл сывланине илтнӗ пек туйӑнать.
Птицы не просто трещат и щебечут, а все что-то говорят между собой; и все говорит вокруг, все отвечает ее настроению; цветок распускается, и она слышит будто его дыхание.

— Пӗлместӗп; анчах мана, эсир ҫапла пӑхнипе манран ыттисене, уйрӑммӑнах сире, мӗн пӗлме юраманнине пӗтӗмпех тӗпчесе пӗлесшӗн пулнӑ пек туйӑнать…
— Не знаю; только мне кажется, вы этим взглядом добываете из меня все то, что не хочется, чтоб знали другие, особенно вы…

V сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

«Мӗн ӑнланмалла мар-ха кунта? — шухӑшларӗ Обломов. — Ку ҫӑмӑл пек туйӑнать».
«Чего тут не понимать? — подумал он, — кажется, просто».

Куҫхаршийӗсем унӑн куҫӗсене илем парса тӑраҫҫӗ; вӗсем пӗкӗ пек авӑнчӑк мар, пӳрнепе чӗпӗтсе пӗтернӗ ҫип пек, куҫ тавра ҫинҫе йӗрпе ҫаврӑнса тӑмаҫҫӗ — ҫук, ун куҫхаршийӗсем сарӑ, кӑпӑшка та икӗ тӳрӗ йӑрӑм пек, сайра хутра ҫеҫ вӗсем пӗр виҫере пулаҫҫӗ; пӗри тепринчен кӑшт ҫӳлӗрех, ҫавна пула куҫхарши айӗнче пӗр пӗркеленчӗк йӗр пур, ҫав йӗр темӗн каланӑ пек, унта шухӑш пулнӑ пек туйӑнать.
Брови придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцем ниточками — нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски, которые редко лежали симметрично: одна на линию была выше другой, от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как будто что-то говорило, будто там покоилась мысль.

Княгиня хӑй ҫулталӑкра виҫӗ хутчен килсе куракан ҫак тӗнчерен ҫӳлте тӑнӑ пек туйӑнать; вӑл никампа та калаҫмасть, ниҫта та тухса ҫӳремест, кӗтесри симӗс пӳлӗмре ҫеҫ виҫӗ карчӑкпа ларать е сад пахчи урлӑ ҫуран, ҫивиттиллӗ галереяпа чиркӗве ҫӳрет, чаршав хыҫӗнчи пукан ҫине вырнаҫса ларать.
Она казалась выше того мира, в который нисходила в три года раз; ни с кем не говорила, никуда не выезжала, а сидела в угольной зеленой комнате с тремя старушками, да через сад, пешком, по крытой галерее, ходила в церковь и садилась на стул за ширмы.

I сыпӑк // Александр Артемьев, Михаил Рубцов. Иван Гончаров. Обломов: роман. Александр Артемьевпа Михаил Рубцов куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1956

Князьпа княгиня хӑйсен ҫемйипе килеҫҫӗ; князь кӑвак ҫӳҫлӗ старик, пергамент евӗрлӗ сарӑхнӑ питлӗ, тӗксӗм те чармак куҫлӑ, сарлака кукша ҫамкаллӑ, виҫӗ ҫӑлтӑрпа, ылтӑн табакеркӑпа, яхонт тыткӑчлӑ туяпа, бархат атӑпа; княгиня — сӑнӗпе те, пӗвӗпе те чипер хӗрарӑм, унӑн пилӗк ача пулин те, ун патне нихҫан та, никам та, князь хӑй те, ҫывӑхне пыман, ӑна ыталаса чуптуман пек туйӑнать.
Приезжали князь и княгиня с семейством: князь, седой старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина, к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не обнял, не поцеловал ее, даже сам князь, хотя у ней было пятеро детей.

Ҫав хытӑ алӑсем халь-халь атпӑри тытас пек, ӑна мар пулсан — оркестрта сӗрме купӑс сӗркӗчӗ тытнинчен ытла нимех те тытаяс ҫук пек туйӑнать», — тесе шутланӑ вӑл.
Эти жесткие руки так и просятся приняться за шило или много-много — что за смычок в оркестре».

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика