Шырав

Бауман

Бауман куҫне пур енчен те пысӑк шкафсемпе комодсем, лапсӑркка пукансем, сӗвенсе лармалли ҫӳллӗ диван, сарлака — пӗр ҫемье вырнаҫмалӑх, унран кая мар — кровать курӑнчӗ.
Со всех сторон пучились на Баумана пузатые какие-то комоды и шкафы, разлапые кресла, высокоспинный диван, огромная — на целую семью, не меньше — кровать.

Бауман хӗрарӑма хулпуҫҫийӗнчен тытса сирчӗ те алӑк урати урлӑ пусса каҫрӗ.
Бауман отодвинул бабу за плечо и шагнул через порог.

Ӑна хирӗҫ каланӑ сасӑ та ытла шӑппӑн, хуллен, ҫилленчӗклӗн илтӗнчӗ: Бауман ҫапах та кашни сӑмахне илтрӗ.
Голос, шепелявый, отозвался тоже шепотом, тихим и злым; но Бауману все, конечно, было слышно, до последнего слога.

Хӑй хыҫӗнче тӑракан Бауман ан илттӗр тенӗ пекех каларӗ.
Точно Бауман, стоявший тут же за ней, мог не услышать.

Бауман шӑнса кайнӑ аллипе алӑка хӑй патнелле туртрӗ.
Иззябшей рукой Бауман дернул к себе дверь.

— Петр Андреевич патне, — тесе сасӑ пачӗ Бауман.
Бауман отозвался: — К Петру Андреевичу.

Бауман сыхланарах ыйтрӗ:
Бауман насторожился:

Бауман канлӗрех вырнаҫса ларчӗ те ыйтса пӗлчӗ.
Бауман спросил, устраиваясь поудобней на сене:

Бауман пӗр иккӗленмесӗрех ларчӗ, ҫуна тӗпӗнчи утӑ ӑшӗнче выртакан миххе аяккарах тӗртсе хучӗ.
Бауман без колебания сел, сдвинув в сторону лежавший на дне розвальней в сено зарытый мешок.

Аҫамӗ ҫийӗн сарлака кӑна, хӗрлӗ пиҫиххи ҫыхнӑ хресчен, пас тытнӑ ҫӑра куҫхаршине сиввӗн хӑпартса, ҫуна ҫинчен Бауман ҫине тинкерсе пӑхрӗ; вара Бауман сӑмах хушас тесе ҫӑварне уҫма ӗлкӗриччен, хӑйӗн ҫӑмламас та лутра ҫирӗп лашине пушӑпа пӗҫертсе илчӗ, тискеррӗн те хаяррӑн кӑшкӑрчӗ, — вара ҫуна малалла вӗҫтере пачӗ.
Крестьянин в армяке, запоясанный красным широким поясом, пытливо оглянул Баумана на ходу, подозрительно хмуря густые заиндевелые брови, и, раньше чем Бауман успел раскрыть рот, чтобы поздороваться и спросить, вытянул кнутом мохнатую, низкорослую, крепкую свою лошаденку, гикнул протяжно и дико, — сани пошли вскачь.

Бауман пыракан шоссере сылтӑм енчен пӗрре ҫеҫ мар ҫуна ҫулӗсем курӑнкаланӑ.
Справа не раз, пока шел Бауман, взбегали на шоссе, выгибаясь, подъемом к мощеному настилу дороги — проселки.

Ыйткалакан таҫта хыҫалта мӗшӗлтеткелесе пырать; Бауман ӑна пирвайхи ҫул кукӑрӗнчех пӑрахса хӑварчӗ.
Нищий ковылял далеко позади; Бауман бросил его за первым же поворотом дороги.

Анчах Бауман, техӗмлӗ апат ҫинӗ пек, ҫул тӑрӑх чӑмласа пычӗ: типсе кайнипе ҫӑвар маччине ыраттаракан ырӑ шӑршлӑ ҫӑкӑр сӑмсине чӑмласа ярсан утма та ҫӑмӑлланчӗ.
Но Бауман со вкусом хрустел ими на ходу; совсем иной стал ход с тех пор, как он прожевал первую черствую, щекочущую нёбо жесткою щеткою своих зазубрин, ржаную пахучую горбушку.

— Ан ухмахлан, асатте! — терӗ кӑмӑллӑн Бауман, кӗсйинчен пилӗк пус кӑларса.
— Не дури, дед! — хладнокровно сказал Бауман, доставая из кошелька пятак.

Воронеж кӗпӗрни урлӑ мӗнле юханшыв юхса выртнине Бауман ниепле те астуса илеймерӗ.
Бауман никак не мог припомнить, какая по Воронежской губернии протекает река.

Бауман утӑ капанӗ патне васкамасӑр, итле-итле пычӗ.
Бауман подошел к стогу осторожно, прислушиваясь.