Шырав

Бауман

Бауман ирӗксӗртенех йӑл кулса илчӗ.
Бауман усмехнулся невольно:

Бауман аса илчӗ: кӗрӗк кӗсйинче лӳчӗркесе чикнӗ «Освобождение».
Бауман вспомнил: в кармане шубы — в комок стиснувшееся «Освобождение».

«Хӑравҫӑ чун! — кичемлӗн шутларӗ Бауман.
«Трусит симпатичными брюнет, обывательская душа! — досадливо подумал Бауман.

Бауман ҫав вӑхӑтра васкама шутламан та.
Бауман меньше всего думал в этот момент торопиться в дальнейший путь.

— Пит те тутлӑ пулчӗ апатӑр, — ӗнентерсе каларӗ Бауман.
— Очень вкусно, — подтвердил Бауман.

Бауман кулкаласа сӑмах хушрӗ:
Бауман отозвался, смеясь:

Ҫавӑнпа Бауман та ыйтма именмерӗ:
Настолько, что Бауман не утерпел, спросил:

Бауман, пӗччен тӑрса юлсан, Александр патша вӑхӑтӗнчех тунӑ ҫемҫе кресла ҫинче урине тӑсса киленсе ларчӗ.
Бауман с наслаждением вытянулся на уютном, мягком старинном, александровских еще, наверно, времен, кресле.

Бауман вырӑн ҫине пӑхса илчӗ — ӑна пуҫтарман, ваткӑ хурса тунӑ пысӑк утиял урайне ҫитиех шуса аннӑ, лучӑрканнӑ, тирпейсӗр минтерсем ҫинче тепӗр ҫулӑ ҫӳҫлӗ пуҫ вырӑнӗ пур.
Бауман оглянулся на постель — она была не прибрана, огромное стеганое одеяло сползло на пол краем, на примятых, неопрятных подушках вдавлен был еще след грязной, жирноволосой головы.

Бауман, кулкаласа, пуҫне сулчӗ.
Бауман, смеясь, помотал головой:

Вележов Бауман аллине вӗҫерчӗ те ҫав хӗрарӑма хушса каларӗ:
Вележов выпустил руки Баумана и сделал широкий жест:

Вӑл икӗ аллине те ӑшшӑн, кӑмӑллӑн, юлташлӑн тӑсрӗ, вара Бауман, хавассӑнах шанса, хӑйӗн аллисене ун аллисем ҫине хучӗ.
Он протянул обе руки таким дружеским, открытым, теплым движением, что Бауман доверчиво и охотно вложил в эти руки — свои.

Вӑл Бауман ҫумӗнчен алӑк патнелле ярса пусрӗ, алӑкне ҫаклатрӗ те ҫаврӑнса куҫа куҫӑн пӑхса: — Эпӗ кӳреннӗ те пулӑттӑм, — терӗ хуллен ҫеҫ, — мӗне кирлӗччӗ-ши ҫавӑн пекех шухӑшласа кӑларма?..
Он шагнул к двери мимо Баумана, припер ее и круто обернулся, глаза в глаза: — Я мог бы обидеться, — начал он медленно и задушевно… — зачем вы придумали все это?..

Бауман калаҫнӑ чухне Вележев унӑн пит-куҫне тинкерсе пӑхса тӑчӗ.
Все время, пока Бауман говорил, Вележов пристально следил за его лицом.

Бауман нимӗн пулман пек кулса ячӗ.
Бауман рассмеялся беспечно:

Вележов тӳрех Бауман кӗнӗ хыҫҫӑн хупмасӑр хӑварнӑ алӑк ҫине куҫ хыврӗ.
Вележов метнул взгляд на дверь, оставшуюся неприкрытой после того, как вошел Бауман.

Бауман мӗн май килнӗ таран кӑмӑллӑн йӑл кулчӗ.
Бауман улыбнулся как можно приветней:

Хӑй вӑл хырӑнман, аялти кӗпипе ҫеҫ, брюкипе, пиджаксӑр; Бауман кӗнӗ чухне вӑл хӑйӗн шурӑ кӗпи ҫинчи ҫутӑ тӗслӗ подтяжкине салхуллӑн ҫавӑрса тытрӗ.
Он был небрит, в ночной рубашке и брюках, без пиджака, и при входе Баумана неприветливо и хмуро взялся руками за трехцветные, ярко выделявшиеся на белой рубахе подтяжки.