Шырав

Тинг

Икӗ-виҫӗ минут хушшинче Тинг ҫине пылчӑк купаланчӗ те купаланчӗ, ӑна варалать, Блюма хӑйне ухмаха ернӗлӗхпе чикӗленекен шанӑҫ пӗтнӗлӗхӗн усал та хаваслӑ тилӗрӗвӗпе тултарсах лартрӗ.
В две-три минуты целый поток грязи вылился на Тинга, осквернил его и наполнил самого Блюма веселой злобой отчаяния, граничащего с исступлением.

VI. Тинг Блюма хӑваласа ҫитет

— Гергес, эпӗ нимӗн те ӑнланмастӑп, — сиввӗн хуравларӗ Тинг, — сире итленипе эпӗ йӗрӗнетӗп, анчах та, тен, сирӗн ҫак аташӑвӑр мана ӑнланмашкӑн мӗнле те пулин систерет.
— Я ничего не понимаю, Гергес, — холодно сказал Тинг, — мне противно слушать вас, но, может быть, этот ваш бред даст мне по крайней мере намек на понимание.

— Малалла, — чӗнчӗ Тинг.
— Дальше, — сказал Тинг.

Тинг пӑшалне ҫӗрелле усрӗ — вӑл кӗтмен ҫӗртен килсе ҫапакан ҫӗнӗ урмӑшуран хӑрать.
Тинг опустил ружье, — он боялся нового, внезапного искушения.

Тинг пӳрни, курок вӗҫӗнче выртаканскер, хускалчӗ те тӳрленчӗ.
Палец Тинга, лежавший на спуске курка, дрогнул и разжался.

— Гергес, — терӗ Тинг, — эппин, пӗтмӗш.
— Гергес, — сказал Тинг, — значит, конец.

— Эпӗ сире суд тӑватӑп, — хӑвӑрттӑн каларӗ Тинг.
— Я буду судить вас, — быстро произнес Тинг.

Енчен те Тинг тӑват уран упаленме хушсан — ку та пурнӑҫланӗччӗ, мӗншӗн тесен тӑраканӑн аллинче — вилӗм.
Если бы Тинг приказал опуститься на четвереньки, и это было бы исполнено, так как в руках стоящего была смерть.

— Гергес, эсир-и ку? — терӗ Тинг.
— Это вы, Гергес? — сказал Тинг.

Тинг карабинӗ, Блюм пуҫӗнчен тӗлленӗскер, вӗсене пӗрлештерет.
Карабин Тинга, направленный в голову Блюма, соединял их.

Чарӑнса ӗлкӗреймесӗр — Тинг лаши сылтӑм енчен тӑпӑртатса иртрӗ, кӗҫех чарӑнчӗ, Блюм ун ҫинелле сиксе ӳкиччен Тинг ҫӗре анса тӑчӗ.
Тинг, не удержавшись, заскакал справа, остановился и был на земле раньше, чем Блюм бросился на него.

Пӗтӗм ҫак вӑхӑтра Тинг чунӗ пин-пин ыйтӑва авӑртать-тӗпретет, анчах вӗсенчен пӗрин хуравне те тӗшмӗртеймест, мӗншӗн тесен лешӗ — хӑй те пурнӑҫ илемӗ тӑрӑх ҫӗҫӗлле сиввӗн те пӑхӑнуллӑн шуса иртнӗскер — унран чылай инҫетре.
Все это время душа Тинга перемалывала тысячи вопросов, но ни на один не получил он ответа, потому что еще далеко был от него тот, кто сам, подобно ножу, холодно и покорно скользнул по красоте жизни.

— Вӗҫтер! — тӑсрӗ Тинг.
— Беги же, — продолжал Тинг.

— Йытӑ пек! — хӑрӑлтатса кӑларчӗ Тинг.
— Как собака! — хрипло сказал Тинг.

— Тинг, — чӗнчӗ Ассунта.
— Тинг, — позвала Ассунта.

Урӑх вӑл нимӗн те каламарӗ, анчах туять: ӑна ҫиҫӗмле хӑвӑртлӑхпа диван ҫине хураҫҫӗ тата Тинг ҫухалчӗ.
Она не произнесла ничего больше, но почувствовала, что ее с быстротой молнии кладут на диван и что Тинг исчез.

— Тинг, хаклӑскерӗм, мӗншӗн вӑл мана… ҫапла?..
— За что он меня, Тинг, милый?..

Тинг встал.