Шырав

Дутлов

Карчӑкки тӑрса упӑшки валли каҫхи апат хатӗрлерӗ: Дутлов Илюш арӑмне сӗтел патӗнчен хӑваласа ячӗ.
Старуха встала и собрала ужинать мужу, Дутлов прогнал Илюшкину бабу от стола.

Дутлов нихӑҫан та ӗҫмен, ҫавӑнпа та вӑл халӗ тӳрех киле кайрӗ.
Дутлов никогда не пил и теперь пошел прямо домой.

Дутлов тутисене выляткаласа килнелле утрӗ.
Дутлов, шевеля губами, пошел к дому.

Дутлов кашта урлӑ каҫрӗ те сӑхсӑхса илнӗ хыҫҫӑн чарӑнчӗ.
Дутлов перелез через балку и, крестясь, остановился.

Дутлов полез.

Вӗсем куҫран ҫухалсассӑн, Дутлов пӗр картлашки ҫине урине пусрӗ те ассӑн сывласа илсе чарӑнчӗ.
Когда они скрылись, Дутлов, поставив одну ногу на ступеньку, вздохнул и остановился.

Дутлов вӗсем хыҫҫӑн утнӑ.
Дутлов шел за ними.

«Пӗтрӗ укҫам», — тесе шутларӗ те Дутлов, хӑйӗн айӑпне сирме тытӑнчӗ.
«Ну, пропали деньги», — подумал Дутлов и стал уже извиняться.

Приказчик конверта кӑларса кӑтартма хушнипе Дутлов сасартӑк хӑраса ӳкрӗ.
Приказчик, к ужасу Дутлова, потребовал конверт и посмотрел его.

Дутлов, вӑл Егор Михайловичран ирӗк ыйтма килни ҫинчен каласа пачӗ.
Дутлов сказал, что он пришел позволения Егора Михалыча спросить.

Утнӑ май Дутлов приказчика укҫа тупни ҫинчен, ун пирки улпут майри мӗн туни ҫинчен каласа пачӗ.
Дорогой Дутлов рассказал приказчику о найденных деньгах и о том, что барыня сделала.

Патнерех пырса тӑрсассӑн, кучер ҫӗклесе пыракан хунар ҫуттинче Дутлов Егор Михайловичпа шинелпе какартлӑ картус тӑхӑннӑ, лутра чиновнике курчӗ: вӑл становой пулнӑ.
Приблизившись, Дутлов рассмотрел при свете фонаря, который нес кучер, Егора Михайловича и низенького чиновника в фуражке с кокардой и в шинели: это был становой.

— Дутлов.
— Дутлов.

— Ҫылӑхӗ, ҫылӑхӗ! — терӗ Дутлов чӗнмесен аван маррине туйса, хӑй ҫав вӑхӑтрах малалла утма пуҫларӗ.
— Грех-то, грех-то какой! — повторил Дутлов, видимо, для приличия, но вовсе не думая о том, что говорил, и хотел идти своею дорогой.

Дутлов вӑл алӑ тӑснӑ еннелле пӑхрӗ, нимӗн те курмарӗ пулин те куҫӗсене хӗссе питне пӗрӗнтерсе пуҫне суллакаласа илчӗ.
Дутлов посмотрел по направлению руки и, хотя ничего не увидал, поморщился, прищурился и покачал головой.

Ирӗке тухсан, Дутлов ҫулран пӑрӑнса ҫӑкасем айне кайса тӑчӗ те укҫа енчӗкне хӗвӗнчен кӑларма лайӑхрах пултӑр тесе пиҫиххине салтсах укҫисене майлаштарма тытӑнчӗ.
Выбравшись на свежий воздух, Дутлов отошел с дороги к липкам, даже распоясался, чтобы ловчее достать кошель, и стал укладывать деньги.

— Дутлов, эсӗ-и?
— Это ты, Дутлов?

Анчах Дутлов памарӗ; укҫине пӗтӗркелесе шаларах чикрӗ те ҫӗлӗкне ярса тытрӗ.
Но Дутлов не дал; он скомкал деньги, засунул их еще глубже и взялся за шапку.

Дутлов укҫи чӑннипех хайне пулнине ӑнланчӗ те шутлама тесе сарса хунӑ укҫасене конверт ӑшне каялла чикме пуҫларӗ; анчах унӑн аллисем чӗтренӗ, ку ӗҫ чӑнах та кулӑ мар иккенне пӗлме ялан хӗрсем ҫине пӑхкаланӑ.
Дутлов наконец понял, что это была не шутка, и стал собирать и укладывать в конверт деньги, которые он разложил было считать; но руки его дрожали, и он все взглядывал на девушек, чтоб убедиться, что это не смех.